ГЕНИЙ ВТОРОГО КЛАССА?


(Эти заметки появились как реакция на публикацию собрания сочинений Станислава Лема в 10 томах в издательстве "Текст" в 1995 году.
А именно - в связи с выходом 10-го тома)


Нет бога кроме НФ
и Лем - пророк ее!
(Эпиграф)


Сальвадор Дали на вопрос: “Что нового в живописи?” - однажды ответил: “Сикстинская мадонна” Рафаэля”. Юмор ситуации в том, что ответ Дали прозвучал в начале ХХ века, а Рафаэль свое вечное полотно написал еще в эпоху Возрождения. Если бы меня сегодня спросили: “Что нового в фантастике?” - я бы не колеблясь ни минуты сказал: “10-й том собрания сочинений Станислава Лема!” И не имеет значения, что все произведения, собранные в этом томе, изданы (многие даже на русском языке) в 70-х годах - большинство из них остается и будет оставаться наисвежайшей новостью для фантастики еще очень и очень долго. Потому что в 10-м томе представлены жемчужины творчества гениального Лема, его сияющий венец: сборники “Абсолютная пустота” и “Мнимая величина”.
Говоря об этих двух сборниках, как о вершине лемовской фантастики, я вовсе не ставлю под сомнение ценность других произведений великого поляка - того же “Соляриса” или, допустим, “Непобедимого”. Как можно! Но я хочу подчеркнуть, что если книги, написанные Лемом до этих двух сборников, были прекрасны по мысли и традиционны по форме, то, начиная с “Абсолютной пустоты”, Лем уже просто не писал традиционных, удобочитаемых романов, повестей и рассказов. Даже то, что обозначалось им в качестве такового (и “Футурологический конгресс”, и “Мир на Земле”, и др.), на самом деле было в лучшем случае не слишком старательной имитацией традиционных литературных форм.
А в “Абсолютной пустоте” нет даже и имитации. Книга явно и откровенно не состоит из беллетристических произведений. Коротенькие тексты, составляющие ее - это рецензии. На литературные, научные и научно-популярные книги различных по национальности авторов - американцев, французов, англичан, итальянцев - кого здесь только нет! Впрочем, кого здесь нет все-таки можно сказать со всей определенностью: среди авторов книг, которые так старательно рецензирует Лем в “Абсолютной пустоте”, нет ни одного реального человека. В действительности ни одна из этих книг не была написана. Лем рецензирует несуществующие книги несуществующих авторов.
Было ли такое отступление от общепринятых литературных форм сделано в угоду читательскому восприятию? Нет и нет! И тогда, в 70-х годах, и теперь, в 90-х, любители фантастики остались в большинстве своем крайне недовольны столь экстравагантной выходкой пана Станислава. А некоторые даже вовсе отвернулись от его новых книг - и их можно понять. Читать Лема и раньше было не слишком-то легко, а теперь - по обыкновенным читательским понятиям - стало и вовсе невозможно.
Поэтому наивно ждать появления “Абсолютной пустоты” (да и других поздних книг гения), допустим, в “Рейтинге фантастической популярности” газеты “Массаракш”. Поздний Лем ушел за горизонт читательского восприятия массового любителя фантастики. (Между нами говоря, я вообще крайне удивлен тем фактом, что Лем все-таки фигурирует в первой двадцатке “Рейтинга” “Массаракша” - хоть и с достаточно средней для себя вещью. Я просто не понимаю как это он смог затесаться туда - между такими англоязычными светочами, как Желязны и Хайнлайн? Мое недоумение питается не только пониманием вопиющей несоизмеримости книг этих авторов с лемовскими, но и тем простым фактом, что Лема сейчас почти не издают - в отличие от вышеназванных авторов).
Но “незримость” для большинства читательских глаз великолепной “Абсолютной пустоты” вовсе не отменяет ее гениальности. Более того - она эту гениальность подчеркивает. В рецензии на несуществующую фантастическую книгу “Одиссей из Итаки” сам Лем выстраивает следующую классификацию гениев:
“Сперва идут гении обыкновенные, дюжинные, то есть третьего класса, неспособные далеко шагнуть за умственный горизонт эпохи. Им приходится гораздо легче других, нередко они бывают оценены по заслугам и даже добиваются денег и славы. Гении второго класса - гораздо более твердый орешек для современников (...) В древности их обычно побивали камнями, в средневековье жгли на кострах, позже, в связи со смягчением нравов, им позволялось умирать естественной смертью от голода (...) И все же в конечном счете гениев II класса ожидает признание, то есть загробный триумф (...) Второклассных гениев открывает либо следующее поколение, либо одно из позднейших; гениев первого класса не знает никто и никогда, ни при жизни, ни после смерти. Это - открыватели истин настолько невероятных, глашатаи новшеств настолько революционных, что их абсолютно никто оценить не в силах.” (Прошу прощения за длинную цитату, я уж и так старался ее сократить и в целых трех местах произвел вивисекцию изумительного в своей гениальности лемовского текста!).
Как следует из этой классификации, Лем в своем творчестве, начиная с “Абсолютной пустоты”, перешагнул узкие рамки гениальности III-го класса. Но, пожалуй, первоклассной гениальности еще не достиг - раз его все-таки читают и понимают отдельные современники (такие, например, как автор данной статьи).
Но - достаточно о внешней шелухе, которой является признание или непризнание книги современниками. Поговорим о самой книге. А для этого воспользуемся инструкцией, данной критику самим Лемом в его авторском предисловии к “Абсолютной пустоте”: “...свобода (критика - В.Ш.) ... в том, что через нее (книгу) он может взглянуть, как через стеклышко микроскопа, в автора.” Признаться, звучит несколько пренебрежительно в отношении автора, но нежелание смягчать жесткие формулировки - это одна из характерных стилевых особенностей данной книги.
Итак, автор. Ст.Лем. Что заставило написать его все то, что собрано под обложкой “Абсолютной пустоты”? На мой взгляд - две эмоции: удивление и любопытство. Преимущественно первому мы обязаны появлению таких псевдорецензий, как “Гигамеш”, “Перикалипсис”, “Ничто, или Последователь-ность”, “Робинзонады”, “Ты”. Чисто читательское удивление: почему вдруг стало возможным серьезное литературоведческое рассмотрение таких книг, как “Улисс” Джойса, различных “антироманов” и “новых романов”?
Удивившись такой нелепице, Лем проанализировал тенденции, заложенные в этих книгах, довел их до логического завершения, полностью обнажив их несостоятельность, и с чувством выполненного долга отошел в сторону, дескать: смотрите, что вы воспринимали всерьез!
Как образец строгости лемовской мысли, помноженной на изумительную прихотливость его безудержной фантазии, можно привести пример, когда только одна буква “л” (при том - всего лишь подозреваемая в отсутствии в слове “Гигамеш”!) отсылает нас одновременно к Люциферу (по словам автора, присутствующему в романе “Гигамеш”, однако открыто не появляющемуся), к Логосу, к Лаокоону и так далее к еще 97 понятиям. О, это просто загляденье для понимающего читателя!
Еще замечательнее, что при этом - походя, как бы невзначай - Лем в этих псевдорецензиях роняет и крупицы золота из сокровищницы собственных мыслей. Чего, к примеру, стоит брошенное в “Робинзонадах” замечание о том, что психологической “границей каждого человека являются Другие”, что именно другие люди - тот сосуд, который поддерживает наше психическое состояние в определенной форме, а разбейте его - обреките человека на абсолютное одиночество - и безумие неизбежно, влага наполняющая сосуд, растечется безвозвратно...
Или, промелькнувшая в “Ты”, характеристика литературы как духовной проституции, “когда издатель играет роль сутенера, литератор - проститутки, а читатель - клиента публичного дома”, клиента, которого изо всех сил пытаются привлечь к книге, заинтересовать, удержать его внимание, обслужить по высшему классу? (Тут, правда, я бы поспорил с Лемом. Немало поразмышляв на данную тему я пришел к выводу, что звание проститутки для писателя - слишком почетное. Хороший, а тем более талантливый писатель виновен в гораздо более тяжком грехе и не надо обижать первую древнейшую профессию сравнением с литературой. За неимением места я не буду сейчас развивать данную тему, но как-нибудь в дальнейшем, в специальной статье, возможно, все-таки ознакомлю мыслящую общественность со сделанными выводами.)
Удивлением же, но не читательским, а, скорее, человека с нормальным сексуальным мировоззрением, продиктовано и “Сексотрясение”, повествующее о всемирном расцвете, а затем полном крахе трех консорциумов: “General Sexotics”, “Cybordelics” и “Love Incorporated”. Удивлением и ироничным протестом против того, что “секс из частного развлечения и групповой гимнастики, из хобби и кустарного коллекционирования превратился в философию цивилизации”. О своей сексуальной нормальности Лем как-то упоминал в автобиографическом эссе “Моя жизнь”: “...женские и мужские гениталии (...) - ”срам” (...) не имел для меня ничего общего с эротикой. Никакого отвращения, но также и никакого влечения, пока речь не идет о настоящей эротике, о том, что зовется любовью.” Можно только восхититься: замечательная нормальность, почти невероятная для человека ХХ века!
Вторая сильнейшая эмоция, нажавшая спусковой крючок Ниагары гениальной фантазии Лема в “Абсолютной пустоте” - любопытство - это вообще-то главная эмоция настоящего фантаста и, пожалуй, единственное из оправданий написания фантастических книг вообще.
Представим: некий человек заинтересовался чем-то. Неким явлением. Может быть даже маленьким, но реальным. А потом его одолело любопытство - а что же делается с этим явлением там, за границами сиюминутной, сегодняшней реальности?
Если этот человек - Лем, а предмет его любопытства - возможность приобретения в рассрочку или в кредит дружбы, личного счастья (включая любовь), несчастья для других и т.д., то мы, читатели, получа-ем возможность насладиться псевдорецензией “Корпорация “Бытие”. Если же у Лема возникает вопрос о возможности появления во второй половине нашего века некоторого подобия французского абсолютизма XVII века, то рождается “Группенфюрер Луи XIV”. А стала Лему любопытна загадка молчания Великого Космоса - и вот вам “Новая Космогония”. Интереснейшее, я вам доложу, занятие - наблюдать за приключениями лемовского любопытства в гиперреальном пространстве!
Но мне хочется сказать сейчас о другом - об удивительном, вызывающе-дерзком несовпадении книги Лема с нашей с вами, друзья, действительностью. Несовпадении, разумеется, не в смысле происходящих вокруг нас событий, а в смысле идейном. Даже, не побоюсь этого слова, идеологическом. Особенно ярко это видно на примере откровенного атеизма великого фантаста.
Сейчас как-то не принято похваляться, к примеру, тем, что ты не крещен. Нехристь до сих пор. Или тем, что не соблюдаешь церковных праздников и постов. И Лем тут явно устарел. Я даже не говорю о его псевдорецензии “Не буду прислуживать”, где рассуждениями о том, есть Бог или нет его, занимаются компьютерные существа. Более показательным является рецензия на ненаписанный роман Д.К.Спаллацани “Идиот”. Роман, который сам рецензент определяет как “атеистическая ересь”, и которым он откровенно восхищается - в первый и последний раз на протяжении всей книги.
Впрочем, прямо или косвенно об атеизме Лема свидетельствуют почти все псевдорецензии. Острое, как хирургический скальпель, жесткое, как рентгеновское излучение, мышление великого фантаста не нуждается в гипотезе о существовании Бога. Живя в подчеркнуто-религиозной Польше, он вынужден вновь и вновь возвращаться в своих произведениях к этой гипотезе - но только затем, чтобы в очередной раз отмести ее. И заняться вещами несравненно более серьезными.
Практически о каждой псевдорецензии можно говорить долго, с удовольствием, следя за размышлениями Лема, продолжая их. И я бы сделал это с радостью, но рамки статьи, к сожалению, не позволяют... Однако, не сказать о моей самой любимой рецензии просто не могу. Называется она “Культура как ошибка”.
По сути дела в ее рамках рассматривается сразу две концепции: человеческая культура, как свод случайно (а часто - и ошибочно) закрепленных канонов и догм, и культура - как духовный протез, которым люди пользуются, когда реальные возможности уже исчерпаны. Например: “Для последовательного материалиста сопоставление трупов с экскрементами должно быть (...) естественным. Однако от последних мы избавляемся незаметно, а от первых - с помпой, торжественно, обряжая во множество дорогих и сложных упаковок”.
“Да это же цинизм!” - может отшатнуться в ужасе читатель. И будет неправ. Ибо цинизм ставит своей целью оскорбление, а произведения Лема - только поиск истины. Истина же - довольно колючая штуковина. И горькая. Вслушайтесь в то, как продолжает размышлять Лем по поводу похорон: “Торжественные похоронные ритуалы - это лишь способ заглушить наш естественный протест против то-го позорного факта, что человек смертен. Ибо действительно постыдно, что разум (...) в конце концов исчезает в луже гнили”. Если кто-то считает такое положение вещей оскорбительным, то упрек следует адресовать вовсе не Лему. Да и не в упреках дело - вопрос как бы выбраться из этой постыдной ситуации, причем, желательно, не в фантастическом произведении, а в реальной действительности?
Ну и напоследок - несколько упреков. Не Лему - боже избавь! С ним возможна дискуссия, у него можно учиться, его достижениями следует пользоваться - как мы и пользуемся достижениями великих мыслителей. Но упрекать в чем-либо че-ловека, поднявшего фантастику на тот уровень, которого она и достойна? Мои упреки адресованы переводчику и редактору.
Уважаемые господа К.Душенко и В.Петров! В попытке перевести Лема как можно точнее вы иногда забываете о том, что перед вами не математический трактат и не философский опус, а литературное произведение. Да, весьма своеобразное, да, в нем приключения тела, как правило, заменены приключениями духа, приключениями идей - но это художественная проза! Косноязычие тут особенно бросается в глаза. Ну нельзя же сказать, если вы желаете остаться в рамках русского лите-ратурного языка: “лжет о ни чём” (стр.192)!
Да и длинные периоды Лема (и наверняка не такие корявые, как в вашем переводе) могли бы, очевидно, звучать не столь утомительно... Я не являюсь знатоком польского языка, но мой взгляд постоянно спотыкался на фразах, переведенных, мягко говоря, не слишком удачно - и даже на самом названии!
Ну не писал Лем книги с уныло-беспросветным и прямолинейно-уничижительным названием “Абсолютная пустота”! Даже самое первое обращение к польско-русскому словарю дает возможность ощутить многозначность и многоцветность двух слов, вынесенных паном Станиславом на обложку своего произведения (“Doskonala proznia”). Первое польское слово содержит в себе массу оттенков - от “отличный” и “превосходный” до “совершенный”. Не уступает ему и второе, изобилующее смыслами от “порожний” до “напрасный” и “тщетный”.
Кстати, первые переводы фрагментов этой книги, сделанные еще в 70-х годах под заголовком “Абсолютный вакуум”, адекватнее, на мой взгляд, передавали замысел Лема. Ведь если “вакуум” - это просто сверхчистое состояние материи, то “пустота” - это подчеркнуто-унылое отсутствие чего-либо (а в сочетании с термином “абсолютная” - отсутствие вообще чего бы то ни было).
То же самое и в других случаях. Сравните изящное и лаконичное лемовское название “Non serviam” с длинным и не-удобочитаемым “Не буду прислуживать”. Или “Being Inc.” с помпезно-выспренным “Корпорация “Бытие” - по мне уж лучше старый перевод, полный иронии: “Предприятие “Быт”. Он, по крайней мере, гротескно роднит описываемую Лемом систему переустройства жизни судьбостроительными компаниями с предприятиями общественного питания, прачечными и химчистка-ми.
Все это примеры мелкие - но характерные. Ведь в произведении искусства вопрос “как сделано” (написано, нарисовано, исполнено) часто затмевает “что сделано”. Так что - как говаривал Жванецкий: “Щетельнее надо, ребята!” Ведь Лем и сам по себе непрост для неподготовленного восприятия - не стоит дополнительно угнетать читателя буквалистским прочтением, маскирующим переводческую неумелость.
Впрочем, достаточно о грустном. Над чем стоит задуматься, так это над вопросом: почему все-таки Лем обратился к столь оригинальной теме литературного творчества, как ненаписанные произведения? Сам он в предисловии к книге приводит едва ли не десяток объяснений этого феномена. Упомяну еще об одном вполне возможном. Это объяснение вытекает из анализа всего творчества великого фантаста и его рассмотрению были посвящены многочисленные (и многочасовые) доклады автора этих строк, делавшиеся на заседаниях Ростовского клуба любителей фантастики 1-го созыва, а также 2-го, 3-го - и так далее.
Это объяснение непосредственно связано с моей скромной попыткой разделить творчество Лема на три основных этапа: “недоЛем”, “Лем” и “переЛем”.
Если на первом этапе (“недоЛем”:1951 - 1958 гг., “Астронавты”, “Магелланово облако” и другие произведения) Лем еще только нарабатывает “сумму технологий”, необходимых для полновесного, полнокровного общения с читателем, если во втором периоде (“Лем” - начиная с “Эдема” и вплоть до “Голоса Неба” - т.е. до 1968-69 гг.) пан Станислав предстает перед читателем во всем блеске своей гениальности, то на третьем этапе своей литературной деятельности (“переЛем”) великий фантаст просто перестает обращать внимание на потребности массового читателя, воспаряя над традиционными реалиями литературы (описаниями типа “графиня вышла из дому ровно в пять”) в область чистых идей. Ему становится неважно, что в эти эмпиреи, в это захватывающее надземное путешествие за ним могут последовать только немногие - зато там он занимается тем, что ему интересно, и так, как ему хочется.
Это “освобождение” от читателя свершилось именно в “Абсолютном вакууме” и не было безболезненным - недаром столько псевдорецензий сборника в той или иной мере касаются проблемы свободы писателя от читателя. Более того: невнимание Лема к нуждам массового читателя обернулось невниманием этого самого читателя к Лему. А это всегда обидно для творца - и следы этой обиды явно прослеживаются в тех интервью, что Лем давал, начиная со второй половины 70-х гг.
Однако, даже обижаясь, Лем продолжал идти своей дорогой. И - да последует за ним тот, кто сможет!