В.К.Шатилов

Спиры нашей Галактики

(Филумана-4)

Часть 1.

- Всех до единого предавать смерти все ж не стоило… - зело задумчиво вымолвил великий князь Михаил, строго оглядывая окрестности, усыпанные трупами врагов. – Кому теперь спрос учинять?

Трупы лежали всюду, и он покачал головой с явным неодобрением. После чего обратился уже непосредственно ко мне:

- Как мыслишь о сем, великая княгиня?

Гуманность великого князя всегда была необозримо безгранична, но на сей раз он, по-моему, превзошел сам себя. Я, Наталья Шагирова, великая княгиня и, по совместительству, законная супруга вопрошающего великого князя была несколько не готова к столь крайней степени гуманизма. Вероятно, мне надлежало бы в ответ со всей великокняжеской страстью вскричать, кивая радостно: “О да, дражайший супруг! Вот именно что не стоило убивать всех”! – ну, или каким-то иным образом выразить свою солидарность с мнением мужа. И с его сожалением по поводу несколько чрезмерного обилия трупов.

Или даже не просто присоединиться, но и сообщить ему нечто утешительное. Что-нибудь вроде: "Ах, пустое, дорогой муженек! –и легкомысленно при этом махнуть ладошкой. - Не извольте беспокоиться! Сколько бы мы их, подлецов этих, не поубивали, им все мало будет! Не печальтесь о сём незначительном факте, мы еще себе найдем кого поубивать! И уж когда найдем, то будем убивать весьма осторожненько. Так, чтоб хоть одного из убиваемых да оставить в живых!" – вот, наверно, каким был бы поистине великокняжеский ответ.

Только ответить супругу так я не могла.

Ни так, ни иначе. Не имела, как говорится, возможности. Физической. Потому что не до ответов мне сейчас было: все мои скромные силенки тратились на борьбу с приступом тошноты.

Тратились безвозвратно и постыдно. Я жадно хватала ртом распаленный суховей пустыни, прикрывала глаза от жалящего солнца и томным жестом прижимала платочек к груди, думая об одном: "Только б не вырвало!.."

Потому как рвота моя в данный исторический момент была бы вовсе неуместной.

Или, может, причина в том, что нынешний пейзаж слишком уж (до жути, до неправдоподобия) напомнил мне вдруг некую картинку из некогда читаного учебника истории. Земной, разумеется, истории. Читаного там, в детстве – на моей далекой, но родной планете Земля.

А ведь и напоминал! Главки, кажется, была посвящена колониальным захватам – века, этак, примерно, шестнадцатого. Ага-ага! То, что сейчас открывалось моему великокняжескому взору вполне можно было б озаглавить аналогично: “Усмирение мятежного африканского племени карательной экспедицией белых колонистов”.

И ведь все соответствует! И фон (ослепительно-желтая раскаленная пустыня вполне африканского вида), и полуголые чернокожие трупы, которые присутствуют на этом фоне в весьма достаточном количестве…

А может быть как раз их чернокожесть на меня и повлияла так пагубно, обострив (внезапно и совсем некстати) нежные дамские чувства великой княгини? Ведь мертвых негров мне пока что видеть не приходилось! По той простой причине, что чернокожие трупы в моих головокружительных путешествиях по странам и континуумам пока что не встречались.

Впрочем, негры мне тут и в живом-то виде не встречались. Я до сегодняшнего дня даже не подозревали, что в окружающей безжизненной пустыне может кто-то обитать, в том числе и негры.

Хотя, если здраво поразмышлять - почему ж и нет? Кому как не неграм обитать в жаркой, почти африканской пустыне?

Вот они и обитали. Некоторое время. До тех самых пор, пока не встретились с нами. И теперь, вот, перестали обитать. И лежат вокруг в самых живописных позах. В тех самых, в которых их застала смерть.

А мои друзья оказались в этой мизансцене как раз в роли тех самых белых колонистов-усмирителей. Дела… Съездили поисследовать окрестности да тут же кстати и уничтожили туземное африканское племя. Вышли, называется, за хлебушком…

Ну, племя, конечно, не африканское. До настоящей-то, до земной Африки отсюда – ого-го!.. Не знаю сколько, но далеко. И это еще слабо сказано “далеко”! “Далеко” – это когда все-таки можно дойти. А отсюда, сдается мне, и вовсе нет дороги на Землю… Совсем нет! Ни далеко, ни близко. Иначе я б давно своих друзей вывела в нашу земную Африку. Хоть и к неграм. К нашим, земным неграм! Эх, домой-то как хочется!..

Я оглянулась на своих друзей.

Вот они, мои ненаглядные! Боевые товарищи! Победители! Хоть сейчас с ними в земную Африку! Красавцы, настоящие мужчины! Все до одного проверенные, надежные люди, готовые, между прочим, за меня хоть в огонь, хоть в воду! И, к тому же все, как на подбор, высокородные господа.

Правда, что именно за “о!” такое - сего никто понять не мог. Потому как дарованная Бокше гривна была не шейная, а пястная. Да еще и на левую руку.

Сам-то Бокша о странности своей гривны не горевал. Однако и лыцаром себя прилюдно именовать не торопился. Да и гривны своей будто бы отчасти даже стеснялся: все норовил (и это в самую-то жаркую-прежаркую жару!) облачиться в рубаху с широкими длинными рукавами. Так, что уж полностью скрыть эту маслянисто-черную, таинственно отблескивающую полоску на запястье. Гривну свою. Мудрено ли, что при сей его скромности, Бокшу никто и не величал лыцаром? Тем более что и главным лыцаровым делам Бокша так и остался не обучен: ни мечом помахать как следует, ни из лука пострелять…

Впрочем, и меч, и лук у него имелись. Подарки великой княгини. Меня, то есть. А как же иначе? Не могла ведь я оставить своего бывшего анта совсем без лыцарового оружия! Конечно, не могла! Вот и надарила ему всякой всячины.

А сегодня Бокша, кажется, как раз тем дареным оружием и воспользовался. Сдается мне, что по крайней мере одно из бездыханных тел (то, которое в эту минуту осматривал мой дражайший супруг, славный великий князь Михаил Квасуров) – тело это стало бездыханным именно в результате попадания в чернокожую грудь стрелы моего верного Бокши.

То бишь, моей стрелы, Бокше своевременно подаренной. Ведь если судить по ее алому оперенью – как раз такому, как и у стрел в колчане моего бывшего анта – то точно, моей... Или в алый цвет оперенье окрасилось уже после выстрела? Когда его оросил кровавый фонтанчик из пробитой груди?..

Меня вновь отчетливо замутило.

- Княгинюшка, а молчишь-то ты чего? – обернулся Михаил. Пригляделся весьма озабоченно. – Да ты, никак, побледнела совсем, радость моя! Что стряслось-то?

А и правда! Что стряслось? Ну трупы. Ну кровь. Но ведь мы на то и князья, чтоб быть к сему делу привычными! Можем ли мы видеть в чужой смерти повод для волнения? Никак нет!

- Голову напекло, - буркнула я. Вдохнула поглубже горячий пустынный ветер, поскрипывающий песчинками на зубах, твердо взглянула в глаза мужу. – Жарко здесь очень. Вот.

А что еще скажешь? Не терять же великокняжеского достоинства на глазах у верных соратников? Они, конечно, верные, они многое могут и понять и простить, но только не потерю достоинства! С этим у знатных господ строго!

- Да как же великий князь, этих антихристов поганых не убивать? – зло хмыкнул позади юный князь Яков.

Я оглянулась на моего молодого друга с некоторым удивлением. С чего бы вдруг у нашего Якова да такой пафос в голосе? Не почудилось ли?

Нет, не почудилось! Яков был само благородное негодование. Чисто ангел мщения! В негодовании своем даже изволил наподдать носочком щегольского сапожка прямо по барханчику, взметнув тучу песчинок:

– Они же, великий князь, бесы! Именно что бесы! Иродовы создания! Ить как они на нас наскочили сразу, а? Воронье! Стервятники! Да ежели б не наша ловкость – поубивали бы нас, поганцы окаянные! Как Бог свят, поубивали б!..

Яков так взъярился, что его юношеский голос вдруг сорвался и дал “петуха”. Совсем по-мальчишески.

Я поморщилась. Княжеский гнев Якова показался мне не совсем натуральным, несколько преувеличенным. Особенно вкупе с неожиданным пафосом борьбы против чернокожих окаянных бесов. Никогда Яков не был излишне набожным!

- Ой ли? - я полностью выбралась на солнцепек из кондиционированных недр нашего чудесного транспортного средства, ступила на песок. – Мне вот почему-то кажется, что туземцев вообще не следовало убивать. И вообще никого не следует убивать – это не способ решения проблем.

Песок оказался мелким и рыхлым – нога тут же провалилась в него по щиколотку и жар раскаленного буро-желтого песчаного моря опалил даже через подошву походных сапожек.

Ох, и не нравилась мне эта пустыня! Так хотелось спрятаться от нее обратно! Залезть под непробиваемый панцирь вездехода, скрыться в нашей милой, безотказной, мягко движущейся крепости. Михаил сие транспортное средство любовно именовал “Камазик мой”, а я безыскусно звала “Каменюкой”. Правда, не в слух. Чтоб не травмировать тонкие чувства мужа.

Я оглянулась на бугристую корку Каменюки, сомкнувшуюся за спиной. Уж очень велико было искушение… Но серая псевдокаменная поверхность внешней оболочки вездехода уже отсекла меня от прохлады уютного салона, и юркнуть туда, не теряя все того же проклятого великокняжеского достоинства, никак не представлялось возможным…

– Потому что никакие они не бесы! - раздраженно сообщила я. - И ад тут ни при чем, и антихрист!

Удушающее марево зноя, разлитое вокруг, сомкнулось, сдавило. Как бы, и вправду, не спечься после нежной свежести салона…

- Да сами гляньте, великая княгиня! – неуступчиво набычился Яков, тыча окровавленным мечом в сторону трупов. – Поглядите, поглядите! Они же черные совсем! Как из печки! Будто горелые головешки! Воля ваша, но без адских сил тут не обошлось!

- Черные они по одной-единственной причине. Негры, вот и черные… - устало отмахнулась я, стараясь смотреть поверх барханов.

Вид темнокожих тел, возле которых песок побурел от крови, удовольствия мне доставить никак не мог. Так же как и радости от нашей безусловной победы над этим несчастным туземным племенем.

Хотя Яков, конечно, прав – начали заварушку именно они. Уж я-то это через прозрачные стенки нашей Каменюки видела совершенно отчетливо.

Мы мчались себе по пустыне, никого не трогали. Я с Михаилом – внутри вездехода, остальные – наверху, на его крыше.

Ох, представляю, каково им было гарцевать на Камазике! Хоть и свехплавный у него ход… Хоть и достаточно бугров и впадин на его куполе - можно расположиться не без удобства… Но и скорость у Каменюки ведь немалая! Особенно, когда великий князь гонит ее так, как он любит это делать! А плюс еще раскаленный напор знойного пустынного ветра: ведь от него на крыше нет никакой защиты, кроме повязки на лицо… Бедные наши с Михаилом спутники! Не позавидуешь!

Разумеется, наша путешествующая компания не собиралась ни на кого нападать! Даже когда мы чуть не въехали прямо в становище этого негритянского племени, вывернув из-за очередного бархана!

А вот о племени такого нельзя было сказать – оно с самого начала повело себя очень агрессивно.

Племя, видно, совсем недавно расположилось здесь после долгого пути - может быть даже собираясь заночевать… Не потому ли негры так и возбудились против нашего вторжения? Неужто испугались, что сгоним их с хорошего стояночного места?

Располагались они тут, судя по всему, основательно, и вообще становище, на которое мы наткнулись, поначалу показалось мне вполне мирным. Полуголые мужчины устанавливали нечто вроде шатра, обвешивая разнокалиберными шкурами затейливую конструкцию из палок, небрежно воткнутых в песок. Женщины (еще более полуголые) складывали в кучу сухие коряги местного пустынного саксаула, готовя вечерний костер… А мы так стремительно ворвались в эту идиллию!

Я, помню, даже охнула от неожиданности. И закричала мужу:

- Михаил, тормози!

Это ведь были первые туземцы, встретившиеся нам в этой бесконечной пустыне. И омрачать встречу двух народов нечаянной автокатастрофой или (не дай бог!) наездом на кого-то из местных жителей, совсем не хотелось.

И Михаил послушно затормозил. Очень ловко и вовремя, блестяще избежав возможного дорожно-транспортного происшествия. Да только, вишь ты, как оно все получилось!..

Туземцы повели себя странно. Совсем не правильно и вовсе не по туземному. Не проявили они того радостного, детского любопытства, которое должны были проявить! Казалось бы, впервые повстречались с пришельцами, белым людям, примчавшимся к ним на странной самодвижущейся глыбе – а они даже и не подумали о гостеприимстве! Не засияли своими белозубыми негритянскими улыбками, не запели дружелюбных приветственных гимнов, не предложили в дар своих незамысловатых бус и колец… Или дарить бусы – это как раз прерогатива белых пришельцев?..

В общем, неважно. Все равно ведь ничего подобного аборигены пустыни делать не стали. Поступив прямо противоположным образом: только завидев бородатые белокожие лица, рассматривающие их с крыши Каменюки, тут же, немедленно прекратили свои мирные дела и с дикими криками схватились за копья и стрелы.

И не только схватились. Копья и стрелы их тотчас полетели прямо в нас!

Не в нас с Михаилом – мы-то в кабине Каменюки при любом нападении оставались бы в полной безопасности. Но туземцы нас с великим князем вообще не видели (и видеть не могли – снаружи стенки кабины совершенно непрозрачны). Зато агрессивные негры прекрасно видели наших спутников, чинно восседающих наверху. Вот в них-то, в наших друзей, и оказался нацелен рой заостренных палок (больших и маленьких) взвившихся вдруг в воздух с негритянской стороны.

Я ахнула вторично, но тут же осознала, что падение наших спутников было вовсе не случайностью. Это была такая задумка великого князя. Каменюка, снова развернувшись, тут же замерла, остановленная мановением его руки. А упавшие князья-лыцары оказались в результате этого маневра позади, под прикрытием ее глыбищи. И град примитивных (но оттого не менее смертоносных) орудий убийства, который был направлен в белых пришельцев, простучал по монолитной поверхности нашего Камазика впустую. А то и вовсе просвистел мимо.

- Да что же это творится такое!.. – ошарашено начала я.

Но обнаружила, что меня никто не слушает. Наши мужчины к этому моменту оказались очень заняты. Своим любимым делом – войной.

Они умелого воспользовались тем, что в результате своевременного маневра Михаила диспозиция переменилась принципиально. Враг теперь был перед ними как на ладони! Да еще и внизу – в ложбинке между барханами. И наши друзья встретили наступающих туземцев яростным ответным огнем.

Кроме явного тактического преимущества, у них было еще и техническое – не сравнить же негритянские первобытные самоделки с нашими калеными стрелами, сделанными по самым современным технологиям пятнадцатого века! С нашими тугими луками! Да плюс боевой опыт! Ведь почти у всех наших за плечами была только что окончившаяся война – тяжелая, братоубийственная. Гражданская. Правда, она осталась в ином мире, ныне покинутом – но опыт ведь никуда не делся!

Так что каленые стрелы наших спутников умчались в нужном направлении. С молодецким присвистом пропороли горячий воздух и нашли свои цели. Половина негритянского племени полегла в первые же минуты разыгравшейся битвы.

Тех туземцев и было-то всего-ничего – десятка полтора, но значительные потери в живой силе ничему не научили наступающих. Все, еще оставшиеся (включая женщин – я их ясно видела, и эти женщины-фурии меня, помню, очень поразили), по-прежнему мчались в направлении Каменюки, орали и злобно потрясали своим незатейливым вооружением. Явно намереваясь (тут Яков прав) нас всех поубивать.

Мчались они яростно, целеустремленно. Как стая хищных зверей, которая почуяла добычу и уже ни перед чем не остановится пока не растерзает ее в мелкие клочья.

Негры мчались к Каменюке – единственную защиту нашего маленького отряда – широким фронтом, растянутой цепочкой, охватывая нас с обеих сторон. В их черных пальцах были зажаты ярко раскрашенные пики, которые вот-вот должны были воткнуться, вонзиться в моих друзей. Разрывая! Протыкая! Убивая… Темные, губастые лица нападающих были перекошены такой злобой, так бешено сверкали ненавидящими белками глаз… Могла ли я винить своих товарищей, что они, отбросив луки, ставшие ненужными, взялись за мечи, и смогли защитить свои жизни?

Правда, как только они взялись за мечи, то тут уж у нападающих не осталось ни единого шанса на победу. Потому как: что их жалкие первобытные деревяшки по сравнению с вороненой сталью и кованым булатом?! Да еще когда этот булат находится в умелых руках!

Безумные вопли нападающих, надсадное хэканье обороняющихся, которые направо и налево отмахивались тяжелыми мечами, хруст разрубаемых костей, предсмертный хрип и визг, кровавые брызги из вспарываемых тел – все смешалось в отчаянной какофонии смерти.

Этот азарт проник даже в кабину Каменюки – Михаил, нащупывая свой меч на перевязи, начал приподниматься с пола кабины, из водительской выемки, явно намереваясь принять участие в битве.

И тогда я ухватилась за его плечи, повисла на руках, останавливая, не давая выпрямиться. Это было мое единственное вмешательство в ход разыгравшейся битвы. Но не вмешаться я не могла: слишком уж легкой мишенью стал бы мой супруг, воздвигнись он вдруг посреди схватки. Любой, даже самый случайный удар - даже со стороны своих - легко прервал бы его боевой порыв. И уже навсегда…

- Мишенька!.. – заорала я, наваливаясь на мужа и прижимая его обратно к полу.

- Княгиня! Ты что?! – ошалело забормотал он, пытаясь выпутаться из моих объятий.

Не тут-то было! Я держалась за него крепко-крепко, и никак не выпускала из кабины.

Так и получилось, что он смог оказаться снаружи лишь после того, как все кончилось и нападавшие оказались полностью перебиты. Некоторые из них еще агонизировали, исходя кровавой пеной и корчась в последних судорогах, но и их участь была предрешена. Единственное, чем можно было им помочь – это добить, прекратив мучения… Но никто из мужчин на это так и не решился. Горячка боя постепенно уходила, и мои друзья старательно отводили глаза от поверженных тел, как бы даже стыдясь столь легкой победы.

- А ведь ты что-то мне уже рассказывала о черных людях… - пробормотал великий князь вполголоса. – Будто бы живут такие в том мире откуда ты родом… Значит, мы попали в твой мир, княгинюшка?

- Не знаю… - помотала я головой, пытаясь стряхнуть тошноту. – Вряд ли. Земля – планета огромная, да. На ней много кого можно встретить. Но не таких дикарей.

- Дикарей? – озадачился Михаил.

- Форменных дикарей! – кивнула я. - Уж больно они дикарского вида. Совсем уж первозданного. Ни штанов, ни платьев, - я мельком взглянула на мертвые тела, вновь ощутила дурноту и постаралась дышать поглубже. – Даже их набедренные повязки – они ведь не из ткани. Это просто ленточки из листьев местных пальм – тех, на которых растет несъедобный виноград. Получается, что у местных туземцев нет даже кустарного производства. Самый отсталый ткацкий станок – и тот отсутствует! Самое, что ни на есть, первобытное общество…

- Значит, мы все же не к тебе попали… - задумчиво констатировал великий князь.

- Нет, не на Землю! – уверенно подтвердила я. – Моя Земля - она хоть и большая, но довольно густо заселена и почти доверху наполнена цивилизацией. В том смысле, что основательно замусорена отходами научно-технического прогресса. А здесь… Сколько мы в этом мире уже, а, великий князь?

- Да, считай, что уже почти неделю безвылазно!

- Вот! А до сих пор не встретили ни единой ржавой консервной банки, ни даже пластиковой бутылки из-под прохладительных напитков! Ни одной, даже самой завалящей! Нет, все-таки мы не на Земле. Да и дикари эти …

- Бесы они, великая княгиня, бесы! – настойчиво повторил Яков.

- Негры, всего лишь негры, - устало отмахнулась я. – Обыкновенные люди. Только с черной кожей. Раса такая: негроиды. Мы, белокожие – европеоиды. Или даже иногда нас называют индо-европейцы. А они – негроиды. Вот и вся разница.

- Значит, все-таки они, негры эти, с вашей Земли, великая княгиня? – заинтересовался лыцар Каллистрат Оболыжский – известный книгочей и естествоиспытатель.

- Очень даже возможно, что они с Земли… - согласилась я. – Может быть из той же Африки… Просочились сюда. Тоже через межпространственные дыры. Почему бы в Африке не открыться лазейкам в этот пустынный мир, а?

Я требовательно оглядела своих спутников.

Разумеется, никто не знал – почему. И даже не старался узнать. Они вполуха слушали мои рассуждения, ожидая, когда же я дойду до сути и примусь давать конкретные указания.

Но я до сути никак не могла добраться. Меня увлекли рассуждения:

- Вот тогда попадание наших земных негров прямо сюда, в пустыню, вполне возможно. Только с одной поправкой. Рискну предположить, что это их “просачивание” произошло очень давно. Судя по их примитивному вооружению и обмундированию - десятки тысяч лет назад. Когда на всей Земле царил первобытный строй. Вот тогда они и попали сюда со своими примитивными палками-копалками. Да! Причем, попасть – попали, а выбраться обратно не смогли. Так и кочуют здесь до сих пор…

Я еще раз оглядела спутников. Никто не возражал.

Ох, не легко быть самой умной! Тяжко вздохнув, я обернулась к князю Окинфову:

- Так что никакие они не бесы. Слышишь, Яков? Расы, может быть, они и другой, но одного с нами биологического вида. Того самого вида, который по научному называемому “хомо сапиенс” - человек разумный.

- Да уж, кинулись они на нас весьма разумно! Дальше некуда как разумно! – скривился Оболыжский. – Если б не великий князь – они б нас тут и поубивали! Не посмотрели б, что мы одного вида!

- Великий князь – да, молодец, - желчно согласилась я. – Вместо того чтобы просто развернуться да и уехать прочь от межрасового конфликта - куда подальше! Нет, он обеспечил вам столь выгодную позицию, что вы смогли истребить этих несчастных людей! Всех до единого!

- Убегать от врагов? – удивился Михаил. – Где ж это видано! Не княжеское это дело – от ворога бегать!

- Да какие они враги? – горько хмыкнула я. – При их-то первобытном уровне? Так, сплошное недоразумение! Сам видишь – вы их, можно сказать, одной левой…

- Но если б я в первый же момент не скинул благородных господ с крыши Камаза, - покачал головой Михаил, - то “недоразумение” это, как ты его называешь, обязательно зацепило бы своими диковинными стрелами кого-нибудь. И тогда бы нам все равно пришлось останавливаться, подбирать раненого – и вступать в бой. Лучше уж было сразу вступить – видишь без потерь обошлось!

- Ага, без потерь, - кивнула я.

И красноречиво обвела рукой поле брани, усыпанное трупами.

- Ну, у нас-то ведь потерь нет… - пояснил муж. – А у негров-ворогов… Сами виноваты. Однако кого-нибудь из них, все ж таки да, следовало бы живым-то оставить! И взять в полон. Да и расспросить с пристрастием. А то ведь так мы и не узнали: кто они таковы, с чего на нас вдруг кинулись?

- “В полон”? Скорее, это называется “языка взять”, - вздохнула я. И под недоуменным взглядом супруга пояснила. – На Земле, во время последней мировой войны именно так это называлось. Когда разведчики брали в плен кого-то, и уж от него получали нужную информацию.

Эх, информация!.. Вообще-то вся наша экспедиция была затеяна именно ради нее.

Ведь когда мы, всем своим многотысячным табором, эвакуировались в этот мир… или сбежали... кому как интересно это мероприятие называть... Суть не в этом. Главное, что прибыв, мы не имели понятия куда, собственно, прибыли! Ну, пустыня. Ну, оазисы. А кроме? Да и есть ли что в этом мире кроме пустыни с редкими пятнышками оазисов? Вопрос!

Ответчиков только нет… Кроме, разумеется, Михаила. У которого в личном пользовании такая прелесть, как скоростной Камаз!

Сначала, правда, Камаз отработал на извозе чуть не месяц. Мы с Михаилом целиком были заняты тем, что свозили сюда, через межпространственную дырку тысячи и тысячи несчастных. И антов, и голутвенных. Полумертвых, одеревенелых, застывших как музейные восковые фигуры… Мы их везли и везли - только бы они выжили, только бы начали наконец хоть что-то соображать, двигаться... Сколько ездок сделали сквозь дыру на склоне горы Вулкан – не сосчитать! А господа (князья, лыцары – все, кто носил гривну) все гнали и гнали нам своих подданных, что б мы спасли их здесь, в новом мире…

А когда, наконец, всех, кого могли, перегнали, перевезли и спасли – тут-то и возникла новая трудность: что же делать с этой уймищей народу, оказавшейся вдруг посреди безжизненного песчаного мира?

Ну, совсем уж безжизненной окружающая пустыня вроде б не была (как и положено любой пустыне). Крохотные паукообразные ящерицы оставляли на песке свои следы, в раскаленном белесом небу иногда пролетали стаи странных птиц, похожих на стрекоз, а главное, там и сям среди барханов были разбросаны оазисы. С настоящей ключевой водой, которую так приятно пить в жару. И воды этой иногда бывало столько, что посреди некоторых оазисов плескались даже небольшие озера, окаймленные веселой свежей зеленью.

Ну, мы, конечно, первым делом напихали в эти оазисы беженцев, забили под завязку все зеленые островки в окружности тридцать километров вокруг межпространственной дыры – а дальше-то что делать?

Большинство местных растений, радующих глаз в оазисах, оказалось просто несъедобным.

Особенно обидно было смотреть на огромные и такие манящие гроздья фиолетово-сизого винограда, аппетитно свисающие с местных пальм. Казалось – сорви и жуй! А вот и нет! На самом деле – сплошной обман: виноградины, напоминающие своей удлиненной формой знаменитый земной сорт “дамские пальчики”, на поверку оказались твердокаменными как кость – неразгрызаемыми абсолютно! И совершенно не питательными. Даже когда наши умельцы ухитрялись растереть их в порошок и сварить, получившийся кисель тут же застывал такой глыбой, что хоть котелок потом выбрасывай!

Но все это еще полбеды. Что с того, что вокруг мало съедобных растений? Мы ведь еще до бегства прекрасно были осведомлены о роли сельского хозяйства в деле прокорма народных масс! Мы все предусмотрели и продумали! И своевременно позаботились натаскать с собой в этот мир всяческих семян и черенков растений, которые уж точно годились в пищу! У нас по оазисам немало складировано было мешков с пшеницей, ячменем, горохом, просом и тому подобными деликатесами – только сажай!

Да вот куда? Посадочные площади, которые могли предложить окружающие оазисы были столь крохотны, что могли прокормить от силы два-три десятка человек – даже если все эти бедные островки зелени перепахать и перекопать вдоль и поперек!

Перед господами князьями и лыцарами встал вопрос.

Наизнатнейшие из господ вынесли сей вопрос на Великий собор. Собор бил челом своему главе, великому князю Квасурову. Тот посоветовался с великой княгиней. Результатом явилась эта экспедиция: Камаз рванул вперед, неудержимо скользя своим плоским дном в нескольких сантиметрах над рябью барханов. В поисках новых земель, годных для заселения.

Однако, за полтора дня пути, оставив позади сотни верст, наша экспедиция искомых земель так и не обнаружила – так, крохотные оазисы, и только! Зато, вот, наткнулась наконец на местных обитателей. В итоге - гора трупов и масса вопросов без ответов.

- Да-да, информация! – оживился Каллистрат. – Я уж давно запомнил это ваше мудреное слово, великая княгиня! Она, информация сия, ох как нам не помешала б ноне! Верно молвил великий князь – надо было бабу какую-нибудь в живых оставить… Бабы, они, языкастые! Я специально по бабам не стрелял, думал оставить какую!..

- А я стрелял! – зло заявил Яков. – Да!

Он мрачно покраснел под моим укоризненным взглядом, но упрямо мотнул реденькой бородкой, которая только-только начинала курчавиться над его юношеским румянцем:

– Вы же и сами, великая княгиня, все видели! И все слышали! Ведь как они орали, когда на нас кинулись! Пришибли бы, точно пришибли! А коли пришибли б, то уж какая разница убитому – кто его порешил, мужик иль баба?

- И я по бабам стрелял, - хмуро поддержал князя лыцар Аврамий Сидоров. – А одну так даже зарубил. Потому как не заруби я ее – она бы меня своей дубиной точно порешила…

- Друзья мои, - твердо сказала я. – Никто вас не обвиняет. Вы все сделали правильно. Вы защищались. Одно жаль – что мы так ничего и не узнали… Вот это и имел в виду великий князь: гора трупов – и ноль информации. Мы так и не смогли понять: а что здесь, посреди барханов, собственно, произошло? С чего вдруг негры на нас кинулись? И как быть, чтобы в дальнейшем не кидались? Ведь мы же наверняка когда-нибудь снова повстречаемся с туземцами! И что? Опять будет драка не на жизнь, а на смерть?

- Кое-что мы все-таки поняли, - сообщил мне Михаил.

- Да? – повернулась я к нему.

– Целых две вещи. Первая: тут, посреди песков, все ж таки кто-то да живет.

- Жил, - кисло поправила я.

- А кто говорил давеча, что мы тех черных людей снова обязательно повстречаем? – вскинул брови супруг.

А брови у него соболиные, неотразимые! Заткнут кого угодно. Тем более меня.

- Вот, - продолжил он, не дождавшись возражений. - И второе, что мы теперь поняли: они, насельники те, которые здесь живут, для нас – лютые вороги. Почему так – не знамо. Но если уж мы встретимся с ними сызнова, так будем держать себя весьма и весьма оглядчиво!

- Ага, и убивать их дальше! – печально подсказала я.

- Придется – так и убивать. А вот чтоб лишнего смертоубийства не случилось, надо бы взять в полон их “языка”, княгинюшка! Твоя правда! Да и разузнать от него все как оно тут есть!

- А язык, кажись, уж имеется… - осторожно вставил свое слово в княжескую речь скромный Бокша.

Его вмешательство было совершенно неожиданно – почти равносильно тому что Камаз бы вдруг заговорил.

Все головы повернулись к Бокше. Отчего он смутился окончательно, потупился.

- Что, Бокша? – ласково уточнила я.

Не поднимая глаз, он ткнул пальцем в сторону недостроенного негритянского шатра:

- Да вона ж, сами гляньте – хтось шавелится…

Мы дружно воззрились в указанном направлении. Я, признаться, ничего не заметила - только разнокалиберные обрывки шкур безвестных животных на кривых палках, шевелящиеся под горячим дыханием пустыни.

Но глазастый Яков удивленно подтвердил:

- И взаправду!

Взял наизготовку меч, двинулся к шатру, перешагивая через трупы.

- Яков!.. – запоздало ахнула я. – Осторожно!..

Он только качнул головой, не сводя глаз с задранного полога входа. Крутой пацан!

- И правда, одному-то не стоило б… - негромко согласился Михаил. – Лыцары, ну-ка, возьмем шатер в кольцо!

Даже я поддалась всеобщему порыву, вытянув шею, засеменила вслед за мужчинами. Почти в полной тишине – только песок, переполосованный длинными предвечерними тенями барханов, предательски поскрипывал под подошвами.

Яков первым добрался до места.

- Выходи! – звонко приказал он, выставив меч. – Вылазь, паскуда! Хуже будет!

Складки осторожно шевельнулись, из-за них сверкнул чей-то широко открытый глаз. И скрылся.

А потом окрестности потряс истошный вой. Или визг? Или и то и другое одновременно? Источник этого визга-воя скрывался среди шатровых складок.

Рука у Якова дрогнула. Как он сдержался и не пырнул мечом в источник звука – загадка! Сильно-таки княжеское самообладание. Он только зло сплюнул на горячий песок:

- Тьфу, нечистая! – опустил меч и, не таясь, шагнул к шатру. – Тута дитё!

“Сам ты дитё!” – чуть не вырвалось у меня. Ну надо ж быть таким доверчивым! Ведь знает, что туземцы почему-то проявили себя очень агрессивно – а их дети чем лучше?

- Ну, ползи, ползи на свет! – приказал Яков, шаря свободной от меча рукой в полумраке под шкурами. – Вылазь, кому сказал!..

Его было не очень хорошо слышно – все забивал истошный ор. Детский – сомнений быть не могло.

Яков все рылся среди складок, пытаясь кого-то за что-то ухватить, и на мгновение дикий ор смолк.

После чего завопил уже наш князек:

- А-а, паскуда! Кусаться? От же тварь поганая!..

Его возглас почти потонул в новом детском крике. Но Яков, бросив меч на песок, уже отыскал место, за которое можно ухватить прячущееся существо. И выволок-таки на свет божий – не без труда, за длинные нечесаные волосья. Нечто маленькое, косматое, голое и грязное. Но – о чудо! – белокожее! А уж громкоголосое!..

- Вот же паскудина – как тяпнула! – пожаловался он, пытаясь перекричать источник пронзительного звука, от которого в ушах заломило. – Маленькая-маленькая – а зубы острые!

Он продемонстрировал нам цепочку капелек крови на правой ладони.

Вынутое существо он держал другой рукой. За длинную шевелюру, давно (а может и никогда) не мытую. Держал довольно высоко, отставляя от себя кусачее дитя подальше.

А под рукой у него извивалась и подпрыгивала девочка лет пяти. Она норовила как-то вывернуться из решительной княжеской хватки, задирала худые, в серых разводах лапки, пытаясь ногтями расцарапать держащий ее кулак. И не переставала истошно вопить. Ни на мгновение. И как только у нее воздуха хватало? Обычный человек давно бы задохнулся и смолк!

Я это теперь поняла особенно остро, глядя на замурзанное, существо, истерично бьющееся в кулаке у Якова.

Вот уж оно о приличиях, похоже и не слыхивало! Зато энергии у этого существа хватало – дай бог всякому! Как и выдумки.

Новый ее маневр, который Яков, не разглядел, я успела заметить. И даже попыталась предупредить о нем, вскричав:

- Яков, берегись!

Но опоздала…

Девчонка уже ухватилась обеими ручонками за держащую ее княжескую длань, подтянулась, и в почти акробатическом прыжке послала свои маленькие пяточки не куда-нибудь, а прямо в пах Окинфову. Вложив в удар все силенки, что у нее были.

Как ни длинна была рука князя, ноги у его пленницы, к сожалению, оказались длиннее… Удар пришелся точно в намеченное место. Яков выронил свой трофей, беззвучно, будто зевая, раскрыл рот и согнулся пополам, защищая ладонями ушибленный участок тела. Поздновато, конечно…

О своей обидчице он при этом, естественно, и думать забыл – чем она не преминула воспользоваться. И юркнула обратно в мешанину из шкур.

В самое надежное и укромное место в мире.

***

- Ну и что мы будем с ней делать? – спросил меня Михаил, когда Яков наконец продышался и белая страдальческая маска ушла с его лица. – Вот же верещит-то как!.. Есть еще охотники тащить ее на свет божий?

Мужчины стеснительно переглянулись – охотников не находилось.

- Вот и пускай сидит где сидит! – зло бросил через плечо Яков. Он демонстративно отвернулся – даже смотреть не хотел в сторону злополучного шатра. – Кому она нужна! “Информация”! Она и знать-то ничего не может по малолетству своему! Надобно дальше отправляться – искать еще каких-нибудь насельников! Других! Тех, про которых великая княгиня говорит!

- Но мы не можем бросить ребенка посреди пустыни, одного! – возразила я. – Племя ее уничтожено, некому теперь о ней позаботиться. Она же просто погибнет здесь, среди барханов!

- Вот и пусть! – мстительно кивнул Яков. – Туда ей и дорога! Прямо в Пекло! Там только и место таким… вот таким… - он аж слов не находил от возмущения.

- Ну, ладно, Яков, не ругайся, - погладила я его по плечу. – Чего обижаться на несчастного ребенка?

- Это она – “несчастный ребенок”? – взвился Яков. – Да она черт безрогий – вот она кто! Отродье бесовское!

- Она – ребенок… Одинокий, испуганный ребенок, - вздохнула я. – Как и ты.

- Я ребенок? – оскорбился Яков.

- Нет, конечно! – поспешила я согласиться. - Но ведь был же ребенком когда-то? Вспомни! И представь себя на ее месте: вот пришли чужеземцы, всех соплеменников перебили, она спряталась – как смогла… а до нее добрались и там, в укрытии!.. Вот девочка и сопротивлялась! Дралась, как могла! Ты бы в подобной ситуации не дрался?

Я еще раз успокаивающе погладила его плечо.

Яков дернулся, отстраняясь, возразил угрюмо:

- Воля ваша, великая княгиня, а возиться с этим зверенышем незачем!

- Но ведь с тобой же возились – там, на вышеградском пепелище? А? Хотя смысла тоже вроде как и не было. Чем же она хуже?

Яков засопел, до глубины души оскорбленный, что его, княжича, сравнивают с какой-то безродной девчонкой. Но промолчал. Не стал спорить. Наверно посчитал ниже своего достоинства отвергать столь явную нелепицу.

- А давайте разберем этот шатер, - деловито предложил Каллистрат. – Снимем шкуры одну за другой – ей и негде станет прятаться!

Я пожала плечами. Мне почему-то казалось, что главное сейчас вовсе не в том чтобы вытащить ребенка наружу, а в том чтоб убедить его не бояться нас.

Но великий князь кивнул, соглашаясь с Оболыжским, и лыцары дружно взялись за шаткую конструкцию.

Через минуту от нее и следа не осталось. И когда была сдернута последняя попона, наше голое, грязное, завывающее дурным голосом, дитя вдруг обнаружило, что осталось без своего укрытия.

Это ее так поразило, что даже пронзительный вой на секунду прервало.

Девчонка в панике завертела кудлатой головой – обнаружила поблизости большой кусок шкуры от разобранного шатра, и торопливо, не поднимаясь с четверенек, юркнула под него.

Окрестности вновь огласились почти уже привычным завыванием, а я решила, что пора брать инициативу в свои руки.

Подошла к бугорку, выпирающему из старой, плохо выделанной шкуры, присела на корточки, негромко спросила:

- Может, хватит жаловаться на судьбу?

Никакой реакции на мой вопрос не последовало – завывания остались на прежней тоскливой ноте. Был ли мой вопрос был услышан? Не уверена. Но раз уж начала говорить, то решила не останавливаться. Посмотрим кто кого переговорит. Или перевоет.

Я болтала и болтала без перерыва. Плела первое что в голову приходило – лишь бы это было сказано ровным, успокаивающим тоном. Я говорила – а девчонка выла. А время шло.

Мне стало уже казаться, что в этом поединке я проиграла – горло, непривычное к суховею пустыни, начало першить, мозги начали плавиться под солнцем и отказывались выдавать что-то новое, я пошла по кругу в своих рассуждениях – как вдруг заметила, что завывания стали намного тише. Превратившись, скорее, в жалобные поскуливания. Причем, эти поскуливания шли почти в унисон с моей речью. И прерывались тогда же, когда и я делала паузу. Как будто мы с ней дуэтом вели одну музыкальную тему.

Я стала брать паузы почаще. А потом и вовсе смолкла. Отвернулась от ее шкуры-укрытия, принялась глядеть на окружающие барханы.

Воцарилась сладостная тишина. Только ветер шевелил песчинки на гребнях барханов.

Да еще шкура слегка шуршала: краем глаза я заметила некое движение, начавшееся под ее покровом. Девчонка явно перемещалась в моем направлении – осторожно, почти незаметно.

Вот она приблизилась настолько, что край шкуры сам собой оттопырился и в образовавшуюся щель зыркнули любопытные глазенки.

И тут же спрятались. А когда девочка выглянула снова, то ее ждал сюрприз – на песке прямо перед убежищем я положила свою заколку для волос. Заколка была костяная, с затейливой резьбой и крохотными изумрудиками. Они весьма заманчиво поблескивали на фоне песчаной желтизны.

Девочка замерла, вглядываясь в предложенное богатство – я сидела не шевелясь.

В направлении заколки осторожно протянулась худая грязная ручонка. Сцапала добычу и моментально скрылась под шкурой.

Прошло несколько минут. Удивительно тихих и спокойных – девочка, наверно, рассматривала неожиданный презент.

Мужчины, стоящие вокруг, нетерпеливо переминались с ноги на ногу, поскрипывая песком, ожидая результата моего эксперимента.

И результат был получен. Правда, совсем не такой, как хотелось бы.

Полог шкуры резко приподнялся, и в образовавшуюся щель была выброшена моя заколка. Обратно. Мол: нате вам!

Выбрасывание сопровождалось гневным девчоночьим возгласом. Чем-то вроде: “Индоган барум дигодон - ёй!”

Несомненно то были слова, произнесенные на местном тарабарском наречии. Но что они означали? Был ли мой подарок отвергнут по принципиальным соображениям, в результате чего наше дальнейшее общение становилось совершенно невозможным? Или в данном конкретном подарке девчонка при тщательном рассмотрении обнаружила дефект, не позволяющий принять его?

Только с возвратом заколки кончилась и благословенная тишина. Из-под шкуры вновь послышался знакомый вой. Сначала негромкий, как бы разминочный, но с каждым мгновением сила звука нарастала, грозя вернуться к прежнему устрашающему уровню.

Мужчины смотрели на меня с интересом, ожидая дальнейших действий. Видимо, они считали такой поворот событий частью моего хитроумного плана. Зато сама я была в полном недоумении: и что теперь? Вновь начинать переговоры? Что-то подсказывало: во второй раз моя словесная атака не будет иметь никаких шансов на успех. Ну и?..

Не знаю сколько еще времени я бы пребывала в задумчивости, если б князь Окинфов не вывел из оцепенения, заставив меня вздрогнуть. И не только меня.

Все чувства Якова, столь долго копившиеся, пока он демонстративно стоял спиной к девчонке, разом вырвались наружу – он рывком повернулся, воздел кулаки к небу и выкрикнул:

- Ёй барум дигодон! Ёй!

При этом лицо у него было красное, а глаза бешеные, ненавидящие.

Вой несносной девчонки мгновенно смолк.

А я ошалело спросила:

- Как ты сказал?

- А чего она?! – запальчиво, все еще пребывая в состоянии аффектации, выкрикнул Яков. – Она говорит – значит, можно? А я – и слова поперек не скажи? Индоган барум!

- Яшенька, дорогой, ты что, говоришь на туземном языке? – воззрилась я на него в полном обалдении.

- На каком еще языке! – отмахнулся он. – Просто никому нельзя спускать хулу и поклеп!

- А в чем же была хула? – поинтересовалась я вкрадчиво, поднялась с насиженного места и подошла к разгоряченному князю поближе. – Что такого уж страшного она произнесла?

- А “бесовское отродье” – это не хула по-вашему? – запальчиво вскинулся он. – Что, не обращать внимания, когда она так обзывается?

- “Бесовское”? И что именно переводится как “бесовское”? – уточнила я. - “Ёй”? Или это как раз “отродье”?

- Да при чем тут “ёй”? - раздраженно отмахнулся Яков, - Конечно, само по себе “ёй” - это и не хула вовсе! Но ведь она же сказала “барум ёй”! Да еще прибавила “дигодон”!

- Значит, “дигодон”? – сокрушенно покачал головой великий князь, тоже подходя поближе. – Да уж, “дигодон” – это, конечно, нешуточное оскорбление! – Он озабоченно покачал головой. А потом не смог сдержать улыбки и добавил уже со смехом. – “Дигодон” – надо же! Да с того, кто так бесчестит, можно и голову снять за такие слова!..

Яков крайне удивился:

- А ты, великий князь, разве и сам не полагаешь, что хулу спускать нельзя?

- Полагаю. Еще как полагаю! Только ежели точно знаю про хулу.

- Ну вот! – обрадовался Яков.

- Что “вот”? Где хула? Какую хулу сейчас нам то дитё сказало? Какой поклеп возвело? Не знаю! Совсем не знаю!

- Как же это? – бешено всплеснул руками Яков, оглядываясь на меня. – Вы что с великим князем – потешаться надо мной вздумали?

- Ни в коем случае! – заверила я. – Мы с князем радуемся.

- Радуетесь? – озадачился Яков. - Чему это?

- Внезапно открывшемуся у тебя таланту. Не благодаря ли твоей родовой гривне Платее он открылся?

- Таланту? Дару? – переспросил Яков все еще с недоумением.

- Это еще что за околесица? – полюбопытствовал Михаил. – Ты, Натальюшка, тоже здешнему языку обучена, что ли?

- Язык, на котором я только что изъяснялась, к здешнему никакого отношения не имеет. Это один из Земных языков – английский. Но, оказывается, Яков и им владеет. И вполне сносно!

- И как только тебе, князь, это удается? – восхищенно покачал головой Михаил.

- Что удается-то? – возмутился Яков. – Вы толком скажете или нет?!

- Не кипятись, - попросила я. – Лучше сам подумай: ты ведь понимаешь, что говорит эта девочка? Все-все?

- А что тут понимать? Бесчестит нас! Поруганием занимается!

- Вот, вот. А тебе не приходило в голову, что мы – все остальные, кто тут есть – этих ругательных слов ее понять не в состоянии?

- Да что ж тут не понять-то? Она же громко кричит – и не захочешь, а все ее богомерзкую хулу расслышишь!

- Ну, да. Конечно. Как же ты далек от наших языковых проблем… Вероятно, для тебя понимать всех окружающих – это совершенно естественно… Хоть мы тут по-английски говори, хоть по-тьмутаракански… А как тебе понравится, если я признаюсь, что совершенно не понимаю смысла ее слов? Как бы громко она их не кричала – не понимаю! Ведь кричит-то она на другом, незнакомом мне языке. И другими словами!

- Да слова-то, великая княгиня, хоть и другие, а смысл-то их поганый – все тот же!

- Смысл? Возможно! Только как же мне до этого смысла добраться? Я ведь, в отличие от тебя, через незнакомые слова прорваться к тому смыслу никак не могу! Ну не говорю я на этом языке – и все!

- Так поговорите! Что мешает? – раздраженно пожал плечами Яков.

- Ха – мешает!.. То мешает, что я ее языку не обучена.

- А я разве обучен? Когда это я ему обучался, зачем?

- Получается – все-таки обучен. Или успел обучиться, услышав всего только несколько слов чужого языка.

- Да не несколько! Больше! – опять взвился Яков. – А молитва эта, которую она все время читает?

- Это, оказывается, молитва? – поразилась я. – Надо же! А мне казалось, что это бессмысленный вой!

- Так вы ничегошеньки из ее слов так и не уразумели? – ахнул Яков. Кажется, до него стало все-таки доходить. – Так может вы и того не понимали, что эти черные бесы кричали, когда нас увидали?

- Не понимала. И никто из нас не понимал. Кроме тебя, как выяснилось.

- Но как же тогда великий князь смог сообразить, что надо Камаз особым образом разворачивать да бой принимать? Как это можно, если их слов не понимать?

- А что тут соображать? - проговорил Михаил со спокойной грустью. – Поневоле сообразишь, когда в тебя стрелы да копья летят…

- И что же аборигены кричали, нападая на нас? – полюбопытствовала я. – Просвети.

- То и кричали, - вздохнул Яков. - “Убей их, убей”! “Предай смерти проклятую нечисть, истреби… - он запнулся, подыскивая подходящее слово, - демонов”!

- “Демонов”… - вздохнула я. – Ну, разумеется – в мире чернокожих людей демоны вполне могут представляться светлокожими… То-то эти бедные негры на нас так набросились!.. Постой, а девочка? Она ведь тоже белокожая, как и мы? Ее они тоже должны называть демоном?

- А то как же! – согласился Яков. – Я потому и сказал ей – мол, сама ты демон, а еще и обзываешься!

- Ах вот как вы с ней разругались! - поняла я. – Обменялись взаимными любезностями: “Дурак”! “Сам дурак”! “От дурака слышу”!

- Ну и что с того? – задиристо поднял нос Яков. – Что я – смолчать должен на все ее непотребства?

- Ладно! – махнула я рукой. – Что было – то прошло. А вот ты сейчас ее спроси: почему она мою заколку вдруг выбросила?

- Еще чего! – возмутился Яков. – Хотите - сами спрашивайте! Я с ней и разговаривать после всего этого не хочу!

- Но ведь я не могу разговаривать с ней, - напомнила я. – Просто не могу. Я же тебе объясняла.

- Что – совсем не можете? – не поверил он.

- Совсем-совсем. И никто из нас этого не может. Только ты один. Я же говорю – это твой талант. Причем талант замечательный и крайне полезный. Обычно люди всю жизнь вынуждены учиться хоть сносно говорить на чужом языке. И переводить чужую речь на свой. На Земле этих людей очень уважают. Их так и называют “переводчики”. А у тебя такой дар. Переводческий! Нет, без Платеи тут точно не обошлось!

- Да неужто никто не понимает их болтовни богомерзкой? – все еще недоумевая, обернулся он к остальным.

Лыцары только головами покачали отрицательно.

- Великая княгиня как всегда права, - ответил за всех Михаил. – Мы не поняли ни словечка из разговора тех насельников. Когда подучимся чуток, может как-нибудь и станем понимать, а сейчас – на тебя вся надежда, князь!

- Да? – Яков приободрился, гордо вскинул голову, повернулся к шкуре, под которой пряталась девчонка и высокомерно, с нажимом, произнес. – Акива бутанабо даролко анкабу – ёй гумелы?

Девочка молчала.

- Ну не надо с ней так уж… - попросила я.

- А что, разве я что-то такое сказал? - начал оправдываться Яков. – Ничего такого! Я ведь только… - тут он замолчал и хитро глянул на меня. – Вы же, великая княгиня, объясняли будто не разумеете их поганого языка?

- Не разумею. Но уж интонацию-то твою я могу понять! Ту… строгость в голосе, с которой ты разговаривал.

- Строгость! Да она еще не знает как строго я могу!..

- О, разумеется! Всем известно как ты крут во гневе! – с улыбкой кивнула я. – Просто страшен!

Яков хмуро перевел взгляд на место укрытия девчонки и раздраженно произнес:

- Ихот серилог? Бутанабо даролко! Ёй гум?

И чудо свершилось! После некоторой паузы из под шкуры донесся невразумительный писк – ответ нашей пленницы.

- Ну вот, сами слышали! – развел руками Яков. – И как после этого с ней говорить?

- Что слышали? – терпеливо уточнил Михаил.

- Да что ругается она!

- Ругается? И как? – поинтересовалась я. – Не томи – нам же любопытно!

- Неприлично ругается! – Яков даже слегка закусил губу в раздражении. – Не требуйте, великая княгиня, чтоб я слова ее паскудные вам повторял!

- Ну а кроме ругани? Смысл-то ответа каков?

- Да все тот же! Мол, вы бесы… э-э… поганые. И подарки ваши – бесовские. И в руки их брать не приличествует!

- Положим, в руки брать все-таки приличествует, - с усмешкой заметила я, вспомнив как лихо девчонка утянула к себе заколку. – Детское любопытство – все-таки сильная штука!

- Тогда скажи ей, князь, так, - по-деловому потребовал Михаил. – Раз она к нам выходить не хочет, то пускай там и остается. А мы ее ждать больше не будем. Уедем сейчас на своей повозке, и останется она совсем одна посреди пустыни.

Яков ухмыльнулся и перевел.

- Совсем решили запугать ребенка! – покачала я головой. – Ты, Яков, вот что еще добавь. Что мы собирались угостить ее всяким вкусными яствами. Вовсе даже не бесовскими, а очень сладкими.

- А если она не хочет их даже попробовать, - вставил Михаил, – то что уж тут поделаешь? Придется все яства увезти их обратно! Забрать с собой!

Яков недовольно посмотрел на нас с великим князем, но все-таки перевел и это.

Девчонка молчала.

- Все ясно, уходим! – распорядился Михаил и повернулся прочь.

Песчинки дружно заскрипел под подошвами мужских сапог, удаляющихся в сторону бугристого купола Каменюки.

- Яков, останься, - быстро сказала я, не трогаясь с места и пристально наблюдая за начавшимся шевелением под шкурой.

Девочка явно собралась покидать свое укрытие. Или хотя бы поглазеть на удаляющихся демонов.

Из-под неровного грязного края попоны появилась ее не менее грязная головенка с огромными от любопытства глазами.

- Ой! – вскрикнула она совсем по-русски, завидев нас. Но не спряталась, а поинтересовалась удивленно. – Корослове атир ту?

- “Почему вы не ушли”? – брезгливо, через губу, перевел Яков.

- А почему ты не хочешь вылезать? – задала я ответный вопрос.

- “Чтоб вы не забрали меня в ад”, - перевел Яков.

Ну, разумеется. На что еще способны демоны – только забирать маленьких детей в адское пекло!

- “А в аду очень холодно”? – почти без паузы последовал следующий вопрос девочки.

- Холодно? – удивилась я. – По-моему, в аду должно быть как раз жарко! Просто адское пекло!

- “В аду холодно”! – авторитетно, со знанием дела сообщила девочка, высовываясь из своего укрытия. – “Так холоно, что даже вода становится каменной”!

Яков переводил невероятно профессионально. Я почти не замечала, что разговариваю с туземкой не напрямую, а через его посредничество.

А девчонка между тем подозрительно оглядела нас и спросила не без недоумения в голосе:

- “Какие же вы бесы, если не знаете самого простого про адский холод”?

- Да уж какие есть… - вздохнула я. Спохватилась и попросила Якова. – Это, пожалуйста, не переводи. Лучше скажи так: потому, мол, и не знаем, что не бесы вовсе, а люди.

- “Нет, бесы”! – заупрямилась девчонка. Причем, повторила это для убедительности несколько раз, но Яков пренебрег повторами.

- Нет, люди! –я тоже стояла на своем. – Такие же люди, как ты!

- “А я тоже бес”!

- Как это? Ах, да, бес… – я слегка растерялась. Моя тактика строилась на том, чтобы убедить ее признать нас равными себе, а выходило, что она нас таковыми и признавала. – Но если ты тоже бес, почему же ты тогда нас боишься?

- “Потому что вы отнесете меня в ад. А я должна попасть в рай”, - был ответ.

- Как же бес может попасть в рай? – поразилась я. – Даже если это такой бесенок как ты?

- “Если бы мои тайные принесли меня в жертву в Храме – я бы обязательно попала в рай”! – охотно сообщила она.

Потом посмотрела на лежащие вокруг трупы и загрустила:

- “Им хорошо – они уже в раю… А мне придется отправляться с вами в холодный ад, к водяным камням”…

- Но мы и сами туда не собирались и тебя к тем камням не повезем! – возразила я.

- “Правда”? – обрадовалась девчонка. – “Вы принесете меня в жертву в Храме? Не испугаетесь страшных заклятий”?

- Э-э… - промямлила я. – Как тебе сказать… Заклятий я не боюсь – даже самых страшных. Но вот принести тебя в жертву – это не обещаю. Даже в самом храме-расхраме…

- Нет такого слова “расхраме”, - неожиданно вмешался в нашу беседу Яков.

- Но я же его сказала – значит теперь есть.

- И все равно я не знаю как сказать его ей, - он небрежно указал подбородком на девчонку, уже почти наполовину вылезшую из своего укрытия.

- Ну, хорошо, скажи ей просто “в храме”.

- Но ведь вы произнесли “в храме-расхраме”! – упорствовал Яков. – А без “расхрама” получится не совсем то, что вы ей предполагали сообщить!

- Яков, - строго сказала я, - переведи только “в храме” и оставь при себе свои заморочки переводчика-профессионала!

Он пожал плечами и быстро забормотал какую-то тарабарщину, даже не глядя на девчонку.

Но она-то смотрела на него во все глаза! Снизу вверх, ловя каждое слово.

Хм, а отдает ли она себе отчет, что говорит со мной, а он только переводит? Сомневаюсь… Небось, думает, что текст к ней идет от одного только нашего князя, напрямую…

- Яков, а ты случайно женский род в своей прямой речи не употребляешь? – поинтересовалась я.

- Чего? - не понял он. – В какой речи?

- Да в своей прямой речи. Ты, знаешь, говори, наверно, как бы только от своего имени. Так лучше будет. А то запутаем ребенка…

- Я ей ничего от своего имени говорить не буду! – набычился наш юный князь. – Я только повторяю ваши слова. Так, чтоб ей было понятно – и все!

Я вздохнула: ну что ты будешь делать с этими обидчивыми молодыми людьми? Ладно, попробую хоть за собственной речью следить. Придется ограничиваться некими безличными формулировками и не допускать выражений в женском роде.

Девочка отследила взглядом нашу перепалку, но выводы сделала из нее свои.

- “Может вы хоть попробуете”? – страдальчески наморщив лобик, спросила она.

- Что попробуем, детка?

- “Принести меня в жертву?”

Глаза ребенка смотрели требовательно и строго. Попробуй такую не принести в жертву:

- “Но обязательно в Храме! Ну, пожалуйста! Вы ведь все-таки можете туда заходить? Я не хочу в ад! Совсем не хочу”!

- Ну-у… - я замялась, испытывая естественные затруднения с ответом на столь категоричное требование.

Надо же! “Не хочу в ад!” – а кто в него хочет, детка?

- Ну-у… - продолжала я изображать коровье мычание. – А, знаешь, детка, давай мы все-таки сначала попробуем пожевать что-нибудь. Вкусности кое-какие … Вкусные яства, - поправила я себя, опасливо взглянув на нашего сурового переводчика. - Да? Сначала пожуем, а потом уж посмотрим куда дальше. В ад или куда еще...

- Я бы тоже не отказался пожевать что-нибудь вкусное, - заметил Яков. Уже от собственного лица.

- Вот и отлично! – кивнула я. – Только я предлагаю жевать все-таки не здесь, не рядом с трупами.

- А мы здесь обедать и не будем! – зычно сообщил Михаил, ласково поглаживая шишковатую поверхность Камаза. - Вернемся чуток назад. Я приметил совсем недалече отсюда одну ровненькую долину – там и пообедаем! Садитесь все по местам! - и, повернувшись, первый полез в машину.

Его посадка произвела самое неблагоприятное впечатление на девчонку. Она завизжала и бойко шарахнулась под ближайшую шкуру - только грязные босые пятки остались торчать наружу. Впрочем, визгу это не мешало.

- “Демон”! – равнодушно перевел Яков звуки, которые она издавала.

Оставалось только сокрушенно всплеснуть руками. Ну ведь можно же было предвидеть такую реакцию ребенка! Согласитесь, погружение живого человека в кабину Каменюки – это зрелище не для слабонервных! И уж тем более не для таких первобытных детей! Ведь, если вдуматься, что произошло прямо у нее на глазах? Демон-Михаил шагнул в огромную каменную глыбу и исчез. Растворившись в ней. Ну и кто такой демонизм выдержит?

- Михаил, явись обратно, пусть ребенок хоть немного успокоится, - попросила я. – А ты, Яков, сделай милость, растолкуй ей: мол, ничего такого уж страшного не произошло. Все целы и невредимы. Сможешь?

Яков пожал плечами, показывая, что он не всемогущий укротитель бешеных детей, но все-таки за объяснения взялся. И почти добился своего – девочка прекратила визг, немного сдвинула в сторону край бурого кожаного пласта, под которым пряталась, и искоса глянула в сторону Камаза.

И, как на зло, это совпало с появлением головы Михаила над поверхностью кабины Каменюки. Великокняжеская голова, торчащая прямо из камня, производила весьма сильное впечатление.

Завизжав громче прежнего, девочка упала мордахой в песок, и с такой силой натянула на затылок свое укрытие - кожу некоего, видимо очень давно умершего, животного - что едва не разорвала сей старый, растрескавшийся лоскут.

- Михаил!.. - укоризненно вздохнула я.

- Но ты же сама позвала! – сконфуженно улыбнулся он и опять спрятался в кабине.

- Нет уж, ты теперь совсем покажись, в полный рост! – решительно приказала я. – Вдруг она прекратит свои вопли, увидев что с тобой все в порядке? Яков, зови ее! Пусть вылезает и глядит на великого князя!

Девочка долго не соглашалась, но когда все-таки высунула нос из-под растрескавшегося обрывка, то вид живого и невредимого, да еще и мило улыбающегося Михаила вызвал у нее новый приступ панического ужаса. И, соответственно, новую звуковую атаку, мощной волной захлестнувшуюся наши многострадальные уши.

- Ну что не так снова? – возмутился Михаил, переставая улыбаться.

- Все! Все не так! Ничего больше не надо демонстрировать, уезжай! – заорала я в ответ, пытаясь перекричать голосистую дикарку. – И остальных с собой забирай! А я с ней попробую договориться. Сама. Мы потом к вам придем. Попозже. Пешочком.

- Ладно, мы тут не далеко, - кивнул Михаил, вновь скрываясь под панцирем Каменюки.

- И я с ними поеду? – с надеждой в голосе поинтересовался Яков.

Он страсть как нравилось находиться в кабине движущегося Камаза, и оттуда гордо осматривать проплывающие мимо пейзажи. Только удавалось ему это редко. Рядом с водителем места было совсем мало. По-хорошему там мог еще поместиться только один человек. И обычно этим человеком оказывалась я. А тут такой случай!

- Ага! – радостно крикнул он и проворно ускакал к машине.

Хорошо, что девочка, занятая собственными переживаниями, не видела как он проделал тот же фокус, что и Михаил, растворяясь в камне – то-то бы порадовалась за своего говоруна-переводчика!..

А и могла бы порадоваться! Ведь трюк с погружением в Каменюку способны были проделывать далеко не все. Таких умельцев можно было пересчитать по пальцам: мы с Михаилом, Яков, еще пяток князей – вот и всё! Остальные если и могли пользоваться Камазам как транспортным средством, то только верхом – сидя на его крыше.

***

Я проводила взглядом бесшумно отъезжающий Камаз, с лыцарством, разместившимся наверху. Вздохнула и сказала:

- Хватит тут демонстрацию устраивать – не перед кем! Все твои благодарные зрители уже убыли.

Никакой реакции. Из-под лоскута кожи по-прежнему торчала худая девчоночья задница, зато дурная головушка с немытыми патлами была укрыта спасительным покрывалом весьма тщательно. И на мои слова ни голова, ни задница никак не отреагировали. Визг продолжался.

Я выждала несколько минут и самым решительным тоном сообщила:

- Ну, как хочешь! А мне, лично, тоже пора двигаться потихоньку. В сторону обеденного стола. А ты лежи тут себе. Если такая сытая!

Задница дернулась, из-под девчоночьих коленок взметнулись брызги песка, но интенсивность звука, идущая с противоположной стороны тела, не ослабла.

- Смотри же! Я пошла! – строго предупредила я и на самом деле двинулась вверх по склону бархана.

А когда достигла его вершины, оглянулась.

Зрелище было еще то!

Все так же визжа на одной тоскливой ноте, девчонка послушно ковыляла следом. И волокла за собой спасительный лоскут кожи – не иначе как для того чтоб опять спрятаться под него в случае опасности… Предусмотрительная девочка!

***

- Вообще-то стоит позаботиться о ночлеге, - сказал Михаил, поставил кружку на скатерть и выжидающе посмотрел на меня.

- Да? – я не сразу сообразила о чем это он – так увлеклась зрелищем ребенка, с огромным аппетитом уплетающего все, что бы ей не предложили.

Особо и предложить-то было нечего – бутерброды из свежего, еще мягкого хлеба и с салом. Горка сушеной говядины, которую я нарезала тонкими длинными ломтиками. Куриные яйца, сваренные вкрутую. Они все время норовили укатиться подальше от девочки, под уклон, к Каллистрату, хотя мы и выбрали пятачок пустыни поровнее. Да еще на сладкое были груши, которые плавали в плошке, полной темного гречишного меда.

Мужчины все это пищевое разнообразие запивали лекгим (да, к тому же и разбавленным) сухим винцом. А мы с нашей гостьей ограничились кисленьким компотиком, заедаемым все тем же медом и хлебом. Компотик тоже шел очень даже неплохо.

- Уже о ночлеге? – переспросила я. – Не рано?

- Храм надо найти, - авторитетно сказал Каллистрат, в очередной раз перекатывая неугомонные яйца ближе к середине скатерти. – Тот храм, куда эти чернокожие направлялись. Возле храма и заночуем!

Похоже, разговор о большом строении (а храм должен быть именно таким!) всерьез разбередили душу нашего книжника-исследователя. В этом пустынном мире нам пока что никаких построек не встречалось.

- А вы уверены, лыцар, что возле того храма нас не ждут сотни и даже тысячи чернокожих, которые захотят нас убить? – невинно поинтересовалась я. - Готовы ли вы вступать в новую битву – прямо сейчас, на ночь глядя?

- Тысячи? Да откуда, великая княгиня? Никаких тысяч мы до сих пор что-то не видали!.. – вяло запротестовал Каллистрат, понимая, однако, что в моих словах есть резон.

- До сегодняшнего дня и даже одного-единственного чернокожего не видали, - лениво вздохнул Михаил и вновь потянулся к жбану с винцом. – Зато уж сегодня как увидели, так сразу полтора десятка, – плеснул в кружку, снова вздохнул, как бы поминая убиенные души. – Да-а… Лиха беда начало – может, и впрямь, их тут тысячи и тысячи!

- Надо, надо поискать какое-то укромное местечко для ночлега. Безопасное, - поддержала я мужа. - И хочется, знаешь, чтоб это был все-таки оазис. С пальмами и водой. Так охота умыться! Да и девочку бы попробовать отскоблить от вековой грязи.

Все задумчиво посмотрели на нашу гостью. Та беззаботно выковыривала из меда очередную грушу.

- Кстати, Яков, - спохватилась я. – Спроси ты ее: как ее зовут? А то ведь мы до сих пор не познакомились!

Правда, к Якову это не относилось. Его можно было б приводить в пример всем чистюлям – даже самого благородного происхождения. Его салфетка не только числа была, но и слегка пахла мятой.

Он ее аккуратно свернул, положил за пазуху и лишь после окончания сих важных действий повернулся в сторону ребенка и что-то спросил.

Ого, уже прогресс! До еды он и смотреть на нее не хотел. Правильно говорят – с голодным мужчиной никаких разборок начинать не следует: себе дороже!

Вопрос об имени произвел на девочку неприятное впечатление. Она на мгновение даже перестала жевать сладкую грушу и подалась назад, как бы пытаясь отодвинуться от Якова и его любопытства на безопасное расстояние.

- Но как-то мы тебя должны называть? – упорствовала я.

- “Зачем это”? – она насторожилась еще больше. – “Вы мне помогите, отправьте в рай, а там уж меня назовут как надо”!

- А до этого? До отправки? Как к тебе обращаться?

Девочка даже побледнела, сжала кулачок и погрозила Якову:

- “Никак! Ишь, чего захотел”!

Сытый Яков был снисходителен. Он не возмутился девчонкиной наглостью и даже изволил усмехнуться – столь забавным показался ему отчаянный страх нашей гостьи перед ним, невероятно-ужасным демоном.

- Но в племени твоем тебя как-то называли? – не отставала я. – Мать, отец? Что они кричали, когда тебе нужно было подойти к ним? Может быть у тебя есть еще какое-то имя? Даже если оно не совсем настоящее!

- Нет у них такого слова – “отец”, - вдруг сообщил Яков. И даже сам изумился своей лингвистической находке – в растерянности развел руками. Подумал еще, потер лоб и с недоумением подтвердил. – Точно: нету!

- Как это? Интересно… - протянул Михаил. – Они не называют отца отцом?

- Не называют, - кивнул Яков.

- И не почитают отца?

- Совсем не почитают, - Яков даже закручинился, виновато глядя на великого князя.

- Да что же они за народ такой, если отца не почитают? – возмутился Михаил. – Похоже и точно – бесы! Правильно Яков про них говорит! Или, княгинюшка, у ваших земных негров тоже не принято отца почитать?

- Да нет, - отмахнулась я. – Негры, которые живут на Земле – такие же люди, как и все остальные! И отцов своих уважают. Или не уважают – но это уже от отцов зависит. Тоже как и в других расах. Но чтоб вообще даже слова “отец” не было… Ну не знаю… Да существует ли на Земле хоть один народ, который бы обходился без столь важного слова? По-моему, у нормальных людей ничего подобного просто быть не может!

- А у ненормальных? – с надеждой спросил Яков. – Вдруг все местные – ненормальные? Потому они и набросились на нас!

- Ненормальность – всегда исключение! – отрезала я. – Норма – она всегда в большинстве, а патология – в меньшинстве! Все до единого ненормальными быть просто не могут! Только если…

- Да? – внимательно посмотрел на меня Михаил.

- Ну, если сама ненормальность – это и есть норма… Но… Мы же человеческую норму знаем! Хотя бы по себе самим… А это тоже, вроде, люди…

Я призадумалась.

- Ну, ну? - поторопил великий князь.

- Что – ну? Если для людей нормально знать отца, и понимать, что у тебя есть отец, а у местных жителей это не принято и вовсе ни к чему, то, получается, они, и вправду, могут оказаться не совсем людьми?

Я прикусила губу. Михаил, да и все остальные с интересом всматривались в мою мимику. Все, кроме аборигенской девчонки. Та по-прежнему наминала медовые груши. Без всякого стеснения.

- Может он так только – похожи?.. – продолжала я рассуждать вслух. - Чисто внешне напоминают людей. А в сущности – совсем другой природы. Которая, природа эта, и проявляется в их обычаях?..

- Бесовской породы? – с надеждой подсказал Яков.

- Такой и породы-то нет, - усмехнулась я. – Разделение на заведомо злые силы и заведомо добрые, на бесов и ангелов – это может существовать только умозрительно, в фантазиях людей, а не в реальности. А эти существа… Они, конечно, тоже большие выдумщики – ишь как бросились на нас с криком: “Убей демона!”… Вот только человеческой ли породы эти выдумщики? Или иной биологической основы?

Я глянула на своих спутников, надеясь, что они помогут мне разобраться с этим вопросом… И натолкнулась на непонимающие взгляды.

Ну да. Разболталась. Разговорилась тут. А откуда люди пятнадцатого века могут знать что это такое - “биология” эта самая? И чем мне могут помочь?

- Иной биологической основы? – вдруг насмешливо переспросил Яков. Кажется, ему мои терминологические ребусы были нипочем. – Ха! Глядите, как эта девчонка нашу пищу уплетает! За обе щеки! Похоже, наша биологическая основа ей очень даже подходит! Особенно на дармовщинку! Эх, великая княгиня! Где им надо – там они вполне люди, а где не надо – там сразу бесами оборачиваются и накидываются как звери бешеные!

Тот пожевал губами, что-то прикидывая и так и этак, потом кивнул:

- Есть. Только не совсем “мать”. Скорее – “женщина, которая меня родила”. “Барлакуд”.

- А в чем разница? – поинтересовался Каллистрат.

- Я тоже что-то не улавливаю особых отличий, - поддержала я нашего книжника.

- Разница большая, - пояснил Яков. – Когда я говорю “мать”, то для меня это означает сразу много хорошего, доброго… Ну, мама – она и есть мама, чего тут объяснять! Она и пожалеет, и защитит, и вообще – она мать! Которую я люблю, наконец! Как мать! А у них “мать” – это совсем другое. Вернее, почти никакое: ну родила и родила – что тут долго говорить. Ни ей не было приятно рожать, ни мне рождаться… Вот и все.

- Опа! – только и промолвила я. – Это какой-то… первобытный коммунизм получается… В самой крайней форме. Когда все общее – и отцы, и даже матери. И никто ни для кого не имеет значения.

- Ну почему – имеет! – не согласился Яков. – “Барлакуд” – это все-таки уважительное обращение. Женщину, которая меня родила, надо уважать. Ведь она промучилась, исстрадалась, но все-таки выполнила божественную волю, явила ребенка на свет. Вот за страдания ее и следует почитать!

- Ага, все-таки институт материнства в их племенном укладе хоть как-то морально поощряется, - вздохнула я. – И то слава богу! А то были бы они обречены на вымирание!

- Дозвольте спросить, великая княгиня, - негромко поинтересовался Бокша, явно смущаясь своей дерзости, - как же все-таки кличут нашу девочку? И как нам-то ее назвать?

- А чего ее называть? – равнодушно произнес Яков. – Не хочет она называться – так и не будем никак. О! Хорошее имя: “Никак”! Эй, Никака, подь сюды! – и он радостно захохотал, весьма довольный своей шуткой.

- Все ж не по-людски это… - расстроено пробормотал Бокша. – Как-то ж все-таки ее кличут!

Я внимательно поглядела на бывшего анта. Ох, не прошло для него даром время, когда он был нянькой при моем сыне. Чувствую, привык он быть воспитателем – не зря так озабочен проблемой общения с этой безродной девчушкой…

- Бокша, а как бы ты ее назвал? – спросила я.

- Да кто я такой, чтоб имена давать? – перепугался он. – Это ваше, княжеское дело, а нам, простым… - тут он сообразил, что уже не так прост, как раньше, но все-таки завершил, - нам простым оно не по чину…

- И все-таки? – я требовательно глядела на Бокшу

И не ответить своей госпоже он не посмел:

- Дык ведь это… Много имен хороших есть… Пелагея, Нюся, Степанида, Евфросинья…

Я с сомнением поглядела на девочку. Ну “Нюся” – это еще куда ни шло, но “Степанида” с “Евфросиньей” ей были явно не по росту.

- Это слишком сложно, - покачала я головой. – Придумай что-нибудь проще. Пусть даже это будет какое-нибудь прозвище. “Козочка”, например. Или “Мышонок”.

- А “Белочка” – можно? – застенчиво спросил Бокша.

- О! Белочка! Прекрасно! Яков, в их словаре есть такой зверек как белка?

- Чтоб по деревьям прыгал? Вообще есть… Но мне почему-то кажется, что для того прыгучего зверька больше подходит слово “обезьяна”.

- А, неважно! – решила я. – Не стоит переводить нашу белочку на их тарабарский язык. Будем называть именно Белочка, а не Местная Обезьяна! Так, Бокша, сейчас ты объявишь девочке ее имя. А ты, Яков, предупреди ее, чтоб она крепко запомнила на какое слово ей следует откликаться, когда будут звать!

Яков пожал плечами, пробормотал в сторону нашей гостьи что-то невнятное и указал на Бокшу.

Девочка кивнула, переводя взгляд на бывшего анта.

- Говори, Бокша, - разрешила я.

Он засуетился, зачем-то поднялся со своего места, неуклюже загребая песок подошел к девочке с противоположного края широкой обеденной скатерочки, наклонился и громко, будто глухой, сообщил:

- Белочка!

Потыкал для ясности своим пальцем ей чуть ли не в нос, раздельно повторил:

– Бе-лоч-ка!

Обернулся ко мне, нерешительно спросил:

- Правильно?

- Все правильно! – заверила я. – Можешь сесть на место. Сейчас мы проверим, как она поняла этот урок. Яков, скажи нашей новоявленной Белочке, что сейчас Бокша ее позовет новым, теперешним именем. И она должна будет тотчас послушно подойти к нему, раз он ее позвал.

Яков перевел.

- Ну, Бокша, вперед! - дала я отмашку.

Он опять привстал.

- Сиди! – приказала я. – И сидя позови ее.

- Да, великая княгиня, - закивал он, немного растерявшись от важности порученной миссии. Робко взглянул на девочку и просительно произнес. – Белочка, а Белочка… Иди сюда, иди, дитятко, ко мне…

- Ну “дитятко” - это уж лишнее, - нахмурилась я. – Слишком много слов сразу. Надо чтоб она запомнила пока хотя бы одно слово – Белочка.

Она тут же порывисто вскочила – так что песчинки полетели в разные стороны, в том числе и на скатерть – с готовность запрыгала к Бокше, заглядывая ему в глаза.

- Поняла!.. – чуть не прослезился тот. – Ай ты, Белочка моя! Ай, красавица! Садись здесь, я тебе еще медку дам! – он ласково похлопал по песку рядом с собой.

Яков пренебрежительно хмыкнул и потянулся еще налить винца из кувшина.

***

- А не поискать ли нам оазис с той стороны? – Каллистрат ткнул пальцем. – С той, откуда пришли эти чернокожие? Не в безжизненной же пустыне они все время жили? Князь, поспрашайте девчонку…

- Белочку, - тихонько подсказал Бокша.

- Белочку, - безразлично согласился Каллистрат. – Спросите ее: там, откуда они пришли – там есть деревья и вода?

Мысль была вполне здравая. Мы как раз собирались тронуться в путь, на поиски ночного пристанища. Почему бы не воспользоваться туземными познаниями?

Яков спросил девочку-Белочку. Перевел ответ:

- “Не знаю”.

- Как это она не знает? Что за отговорки! – недовольно буркнул Каллистрат. – Ничего сложного и тайного я не спрашиваю. Я же не требую, чтоб она рассказала, где ее племя прячет золото и драгоценные каменья! Объясните, что мы все равно найдем! Только дольше плутать придется! Ей же хуже! Великий князь, конечно, прекрасно управляет своим замечательным Камазом даже и в кромешной темноте, - Каллистрат картинно поклонился в сторону Михаила, - но ночью спать надо, а не мотаться туда-сюда неизвестно куда!

- Но ведь мы их застали, когда они ставили лагерь посреди пустыни. - возразил Яков. - Может они и раньше ночевки в пустыне устраивали, и ни в каких оазисах не останавливались?

Он был очень недоволен, что его опять заставляют объясняться с этой девчонкой, которую упорно навязывают ему в собеседницы.

Я покачала головой:

- Если они сегодня и разбивали лагерь прямо посреди песков, то это означает только одно: они до этого побывали где-то, где смогли пополнить запасы воды и еды. Ты же видел, у них ни лошадей, ни верблюдов, ни других транспортных средств нет, вряд ли они сумели бы много на себе унести, гуляючи пешком! Так что, будь добр, князь, уточни. И не выделывайся по пустякам.

- Не… что? Не выделывайся?.. – переспросил Михаил, заинтересовавшись.

- Ничего! – со смехом ответила я, приобняв мощный торс мужа. – Главное, что Яков меня понял! Да, Яков?

Молодой князь хмуро вздохнул и принялся выполнять поручение.

Но выполнить так и не смог.

- Она опять говорит, что была темная не помнит где и как они останавливались, - огласил он результат своих переговоров. – И потому знать не может: были там пальмы с водой или нет.

- А хоть что-нибудь она знать может? – раздраженно поинтересовался Каллистрат.

- Может, - серьезно кивнул Яков. – Она говорит, что место, откуда они вышли, было богато водой. Вода там была большая. Такая большая, что если человек стоял на другом берегу, то казался совсем маленьким.

- Не такая уж и большая, ежели человек вполне различим, - заметил Каллистрат. – Озерцо какое-то. Или даже пруд…

- Похоже на то, - кивнул Яков. – Так вот там, по ее словам, и трава была, и пальмы.

- Значит туда и надо ехать, - сделал вывод Каллистрат.

- Да только она уверяет, - продолжил Яков, – что все это находится очень далеко отсюда. Потому как в том месте, где они жили до того как тронулись в путь, рядом с большой водой стоит высокая гора. Очень высокая – издалека видно. А здесь, - Яков оглянулся, - вроде бы никаких гор не наблюдается. Вот она и считает, мы сейчас совсем далеко от тех мест, где они раньше жили. На много-много дней пути.

- Надо же – она считает! – с досадой сказал Каллистрат. – Считать она, получается, может, а ответить, где останавливались вчера – это для нее непосильная задача!

Яков невозмутимо повернулся к девочке и все это ей перевел. Похоже, ему даже доставило удовольствие сообщить Белочке о рассерженном состоянии лыцара Оболыжского.

Девочка недоуменно завертела головой, как бы проверяя местность на наличие гор – не ошиблась ли? И, уверившись, что не ошиблась, быстро затарахтела что-то, размахивая взволнованно руками.

Яков внимательно выслушал ее долгую сбивчивую речь, но доложил весьма коротко:

- Она не помнит потому, что не может помнить. Потому что была без сознания, - помолчал и добавил. – По крайней мере я ее так понял.

- Без сознания? – уже всерьез возмутился Каллистрат. – Что она нам голову морочит? Мала она в оммороки шлепаться! Это перезрелым девицам пристало: чуть что – хлоп в омморок! Для возбуждения мужского интереса к своей особе. А ей-то зачем нам своими оммораками голову морочить?!

- Да почему ж сразу морочить? – пришла я на помощь Белочке. – Вы, дорогой Каллистрат, излишне прямолинейно понимаете природу женских обмороков. Ей-богу, не всегда женщины теряют сознание только ради того, чтоб доставить удовольствие мужчинам!

- А зачем же еще? – искренне поразился Оболыжский.

- Много причин, много, - задумчиво сказала я. Развивать тему было как-то некстати, тем более, что тут, в случае Белочки, для ее бессознательного состояния могла быть и другая причина. – А не думаете ли вы, лыцар, что ежели ребенка и вправду наметили на роль жертвенного агнца, то на время пути до храмового алтаря вполне могли опоить чем-то одурманивающим. Чтоб не мучалась сомнениями. И не сбежала по пути.

- Опоить? – почесал нос Каллистрат.

- Все уже собрано и готово, - громко сообщил Михаил, стоя возле Каменюки, - пора отправляться.

- А куда Белочку? – озаботился Бокша.

- Придется к вам, наверх, - распорядился Михаил. – Поднимайте ее. Места там хватит, но ты уж по пути придерживай ее, чтоб не свалилась от страха.

- А коли она снова примется вопить? – забеспокоился Яков. – Это ведь великая княгиня может ее усмирять, а я не знаю что такого ей говорить, чтоб она замолчала!

- Ничего не надо говорить, - решила я. – Попробуем по-другому. Бокша, ну-ка, залезай на Камаз и позови ее!

Тот просиял, быстро вскарабкался наверх и ласково окликнул:

- Белочка! Бельчоночек мой, подь сюды, не боись!

Слов опять было произнесено слишком много, да и “Бельчоночек” похож на “Белочку” только если знаешь, что это почти одно и тоже, но я промолчала, решив не вмешиваться.

Наша зверушка посмотрела на Якова, как бы ожидая разъяснений – но не дождалась: князь презрительно отвернулся. Тогда она что-то пробормотала (кажется, не лестное для Якова), и осторожненько, несколько бочком, двинулась к Каменюке. В любую секунду готовясь юркнуть куда-нибудь в сторону.

- Вот молодец, девонька, вот храбрая ты наша!.. – умильно приговаривал Бокша, радуясь каждому ее следующему шагу. – Ну иди, иди ко мне!..

А когда она приблизилась почти вплотную, протянул руки:

- Влазь сюды, Белочка! Ай, красавица моя! Ай, да Бельчоночек!

Она сначала даже попятилась. Но так зовуще выглядели протянутые к ней руки, так по-доброму повторялось ее новое имя, что девочка не утерпела, ответно протянула ручонку и принялась карабкаться, подтягиваемая Бокшей наверх.

- Вот и все! – резюмировала я, когда Белочка гордо уселась на самой верхотуре, удобно устроившись перед Бокшей между двумя буграми – как в седле. – И никаких переговоров не надо – обошлись без лишних слов. А, Яков?

Тот скривился, всем своим видом говоря: “Ну и пожалуйста! А я при чем? Я тут ни причем! Сами заварили кашу – сами и расхлебывайте!”

- Н-да, - вздохнула я. Яков был непрошибаем. – Что ж, тогда по коням!

И юркнула в прохладу кабины.

***

- Милая… - Михаил слегка потряс меня за плечо. – Приехали.

- Куда? Зачем? – спросонья забеспокоилась я.

- В оазис. Все, как ты хотела: пальмы, травка, ручеек. Можешь умываться.

- А могу не умываться, а? Очень спать хочется. Давай на завтра перенесем водные процедуры…

- Запросто! Спи…

***

Зато утром я проснулась раньше всех. О чем не пожалела.

Была та прекрасная утренняя пора, когда уже совсем рассвело, но солнце еще не показалось из-за барханного горизонта, обжигая своими тропическими лучами всех и всё.

Я сладко потянулась. Стараясь не наступить ни на кого из спящих на травке мужчин, пробралась к родничку, неслышно баламутящему песчинки на самом дне маленькой водяного зеркальца. Зачерпнула ледяной влаги, стараясь не попасть ладонями в рой песчинок, танцующих в кристально-чистых бурунчиках. Ах, хорошо!

Трава вокруг была высока, воздух по-утреннему свеж, над головой жестко шелестели и поскрипывали пальмы. Идиллия. Чем не рай? А наша приблудная Белочка зачем-то стремится на жертвенный алтарь… Да пусть осмотрится вокруг – вот где настоящая благодать!

Подняв от родничка радостное, мокрое после умывания, лицо, я еще раз с наслаждением вдохнула утреннюю прохладу – а выдохнуть сразу не смогла. Потому как дыхание сперло.

Через высокую траву и редкий кустарник я увидела цепочку людей, бредущих к нашему оазису. Все, как один, чернокожих. Именно таких, каких мы вчера убивали. Потому что они вчера яростно накинулись на нас.

Сегодняшние негры пока еще на нас не накинулись. Но это может быть только потому, что они нас еще не увидели: Камаз, вокруг которого отсыпались мои друзья, стоял на противоположной стороне оазиса. Даже я вряд ли была заметна в зеленых зарослях.

Как я домчалась до Камаза, сколько миллисекунд это у меня заняло – не помню!

- Михаил! – шепотом заорала я, встряхивая сонного супруга за плечи как тряпичную куклу. – Проснись, Михаил! Снова негры!!

- Где? – тут же открыл он глаза.

- Идут к оазису. Оттуда! – я указала в сторону зарослей. – Скоро будут здесь! Что делать?!

- Я положу свою голову за вас, великая княгиня! – храбро сообщил из травы хриплый со сна голос лыцара Сидорова.

И это была не бравада. Уже через секунду он был на ногах с обнаженным мечом в руке и напряженно вглядывался, пытаясь разглядеть подступающих врагов через мешанину ветвей.

- О, боже! Не надо за меня голову класть! – взмолилась я. – Ни свою, ни чью-то другую. А то опять будет куча трупов и никакого мыслимого просвета впереди!

- Что ж тогда прикажете, великая княгиня? – недовольно пробормотал Яков, выпутываясь из складок широкого плаща, в который заворачивался на ночь. – Что, убегать нам отсюда? Как позорным зайцам?

Он усиленно тер заспанные глаза и опять был похож на обиженного ребенка.

- А если все-таки попробовать договориться? – задумчиво спросил Михаил.

- Но как? Как договориться? – вскричала я (по-прежнему шепотом). И даже кулачки сжала в отчаянии. – Они же как только увидят нас – могут сразу кинутся в бой со своим дрекольем! И снова нам придется защищаться! И снова мы их поубиваем!

- А если им не показываться, а? - хитро улыбнувшись спросил супруг.

- Спрятаться? – удивилась я. – Да где ж здесь спрячешься? Оазис-то крохотульный!

- Не совсем спрятаться, - улыбнулся муж, - а только на время переговоров?

Не только я, но и вся наша команда смотрела на своего командира в замешательстве, явно не понимая к чему он клонит.

– Забыла, женушка? А ведь в Камазе имеется… Как ты тогда называла-то? Мегафон, так что ли? Или громкоговоритель? Яков, ты у нас самый способный к разговору – ну-ка, лезь со мной!

- Э-э… Мегафон? – очумело повторила я, глядя как они погружаются под гранитную корку кабины.

- Намбарара!! – громоподобно разнеслось над оазисом и покатилось по пустыне навстречу цепочке туземцев. – Гутарада ихтиолопус!!

Сила звука впечатляла. Особенно людей, непривычных к этому. Даже наши смелые воины, члены исследовательского отряда, как-то съежились, присели, вжали головы. А туземцы?

Я торопливо обогнула край буйной оазисной зелени, чуть раздвинула жирную листву, осторожно выглядывая – да, туземцам пришлось и вовсе не сладко! Они побросали поклажу, рухнули коленями в песок, сложили молитвенно руки.

- Горратило!! – разносилось вокруг между тем.

Густой бас шел будто прямо с синих безоблачных небес. Я с трудом узнавала в этом звучном голосе юношеский басок Якова, выкрикивающего через Камазовский мегафон:

– Намбарара барлакуд киминит! Йехо!

- Йехо! – разноголосо откликнулись туземцы, падая ниц, носом в песок.

- Йехо! – пискнул тонкий детский дискант позади меня.

Я удивленно оглянулась.

Наша Белочка тоже стояла коленопреклоненной, время от времени биясь лбом о примятую траву. Зеленые отпечатки на лбу были вполне отчетливы, да и песчинки налипшие на лице, показывали, что она делала это истово и со всей дури.

Что это им Яков такое сообщает, что они рухнули на колени? Может, решил произнести тронную речь от имени какого-нибудь их верховного божества? Идея неплохая – с одной стороны. А с другой – потом же придется как-то соответствовать!..

Эх, нам было б придумать чего попроще… Типа: мир, дружба, фройншафт! Хинди руси бхай-бхай!..

Но над пустыней грозно, аки львиный рык, неслось:

- Горратило намбарара! Йехо!!

- Йехо! – отвечали туземцы.

- Йехо! – пищала Белочка.

- Астарилло гордыкан! Йехо!!

- Йехо!

И еще пять раз “йехо”.

Тем большим диссонансом прозвучала нормальная деловая фраза:

- Да где ж оно тут выключается?

Произнесена она была на той же громкости и с теми же громоподобными раскатами, но эффект предыдущих заклинаний несколько смазала. Коленопреклоненные туземцы удивленно закрутили головами, Белочка растерянно оглянулась на Камаз.

- Сейчас, - ответил не менее громоподобный голос Михаила и все смолкло.

Из Каменюки буквально вывалился Яков, подбежал ко мне, торопливо заговорил:

- Теперь ваш выход, великая княгиня! Идите к ним!

- К кому? – отпрянула я. – К неграм, что ли?

- К ним, к неграм! – лихорадочно закивал Яков. – Но только вы должны появиться медленно, важно…

- Зачем же мне – и к неграм? – заскулила я, пытаясь бороться с неизбежным.

- Это не опасно! – мотнул Яков головой. – Вам не нужно бояться. Идите медленно. Но как только они вас увидят, сразу останавливайтесь! Поднимайте ладони к небу – вот так! – и кричите: “И-и-и”!

- И-и? – тупо переспросила я.

- И-и! – подтвердил Яков. – Но тут уж кричите как можно громче. И потоскливей! Как будто вас режут. Сможете?

- Попробую… - неуверенно согласилась я.

- Попробуйте.

- А меня и вправду… того… не зарежут?

- Ни в коем случае! – яростно сверкнул глазами князь. – Вы только кричите! А я вас поддержу из Камаза.

- А потом? Что потом? Я покричу – и что? Хоть объясни, что этот спектакль должен обозначать?

- Потом объясню – сейчас некогда! Когда накричитесь – стойте не двигаясь. Они к вам сами подбегут!

- Зачем это? – вновь испугалась я.

Но Яков уже умчался обратно большими прыжками в Камаз.

- Ну, тогда я потопала… - потерянно сообщила я сама себе.

И, раздвинув ветви, двинулась навстречу судьбе-злодейке.

Во внезапной тишине, наступившей после громоподобных выкриков Якова, усиленных Каменюкой, шум, производимый мною, привлек всеобщее внимание. Туземцы, не вставая с колен, вытянули шеи, пытаясь разглядеть кто или что движется к ним среди колышущейся зелени.

Всматривались они, как мне показалось, вовсе без должного уважения. Как-то даже хищно всматривались.

Когда же я выбралась наконец из травы на песок и предстала перед ними, одергивая юбку, тут и вовсе стало не хорошо. Туземцы вскочили с колен, показывая на меня пальцами, потянулись за своими луками-стрелами, что-то выкрикивая, а потом кинулись как по команде бросились. Ко мне.

Яков предупреждал, что так и будет, но коленки мои отчего-то ослабли, и я, не выдержав накатывающего ужаса, заорала:

- И-и-и!

Получилось очень кстати. Туземцы недоуменно остановились, переглядываясь.

Тут уж я вспомнила про ладони, задрала их в небеса, и истошно - как могла - возопила вновь:

- И-и-и!!

- И-и-эх!! – вдруг откликнулись небеса.

Небесная поддержка был так неожиданна, что я сама чуть не свалилась без чувств. Но вовремя сообразила, что пугаться нечего, что это все тот же Яков поддерживает меня через громкоговоритель Камаза.

Что же говорить о туземцах? Заслышав клик небес, они мигом побросали свое гадкое первобытное вооружение и дружно повалились на колени.

Вот так-то лучше!

Ладони они при этом воздевали вверх, явно ориентируясь на мои движения.

Ага, проняло наконец!

- И-и-и!! – заголосила я с удвоенной силой.

- И-и-эх!! – немедленно согласился громоподобный Яков.

Видно я очень переволновалась, потому что истерично заорала вновь. А потом еще раз. И еще.

Яков исправно вторил мне. Туземцы покорно ждали, воздев ладони.

А я, проорав свою арию почти до полного изнеможения, вдруг осознала, что этой арии пришел конец, что не смогу больше выдавить из себя ни звука.

Сила кончились. Все и сразу. Почему я тут же не упала – сама удивляюсь.

Но я устояла. Правда на то, чтобы держать ладони поднятыми, меня уже не хватало – руки обвисли как плети. Да и вся я скуксилась, скукожилась и понурилась, представляя со стороны, вероятно, довольно жалкое зрелище.

- Йехо! Намбарара барлакуд киминит! Йехо! – загрохотали небеса.

- Йехо! – радостно откликнулись туземцы, вскочили с колен, подхватывая свои копья и ринулись на меня.

- Стоять! – прошептали небеса голосом Михаила.

Голос был весьма озабоченным – и не напрасно. Еще мгновение, и я бы бросилась наутек самым постыдным образом, забыв все инструкции. Меня задержала только неожиданная подсказка мужа.

Но преодолеть ужас перед чернокожими фигурами, которые мчащимися ко мне, яростно потрясая копьями, даже она не помогла. Я перестала дышать, закрыла глаза и приготовилась к неизбежной смерти.

- Йехо барлакуд! Киминит йехо! – загомонило множество ртов совсем рядом со мной.

Я сделал вид, что ко мне это отношения не имеет.

Гомон усилился.

Я приоткрыла один глаз. И совершенно напрасно.

Огромный, абсолютно голый негр, весь исчерченный татуировками и яркими бело-желтыми полосами, приплясывал передо мной, зажав в каждом кулаке по стреле.

Это было слишком. Ноги подогнулись и я стала неловко заваливаться навзничь.

- Йехо! Йехо! – завопила восторженная толпа, и до песка я не долетела.

Спина встретилась с чем-то жестким и неровным, как стиральная доска.

Да это же древки их копий, - поняла я, скосив глаза. То, что эти были не острия, а всего лишь древки, должно было порадовать, но радоваться почему-то никакого желания уже не было.

Особенно после того, как мои ноги сами собой оторвались от песка и вознеслись ввысь. Вместе с остальным телом

Ага, - нерешительно предположила я, - похоже, меня уложили на нечто вроде помоста из копий и подняли.

И понесли. С песнями и танцами.

Мой шаткий помост раскачивался из стороны в сторону, было жутко. Я вцепилась в крайние палки и зажмурилась.

Хотя, было ли это разумно? Ну, вцепиться – это еще куда ни шло! Лучше вцепиться, чем потом сверзиться. Но зажмуриваться зачем? Чай, не кисельная барышня! Опасность должна встречать с широко открытыми глазами!

Я с трудом разлепила веки. Над головой мелькали широкие листья, гроздья костяного пальмового винограда. Значит, волокут под сень оазиса. Надеюсь, не для того, чтоб съесть?

- Др-др-др! - громогласно, но непонятно воззвал Яков с небес. А может мне только показалось? Вдруг он произнес нечто осмысленное, предназначаемое как раз для меня?

- Пр-пр-пр! – прозвучала новая громоподобная команда, и меня плавно опустили на землю.

Хотелось бы верить, что меня притащили все-таки не на съедение, а вовсе наоборот – чтоб оказать некие местные, туземные почести. Только как следует на эти почести отвечать?

Я вздохнула и заворочалась. Древки под спиной разъехались. Вокруг, на уровне моего лица, зеленела трава, колыхались листья. И уходил ввысь частокол голых черных ног.

Неудобно как-то получается: все стоят, а я лежу…

Но когда я приподнялась, то обнаружила, что никакого неудобства не было: на меня, оказывается, никто и не смотрел. Взоры аборигенов были устремлены на строй белокожих воинов, грозной шеренгой перегородивших дорогу.

Я неуклюже поднялась с совсем рассыпавшегося помоста, проковыляла к своим друзьям и присоединилась к строю. Присоседившись к правофланговому – великому князю.

- Мр-мр-мр! Йехо! – провозгласил Яков.

Толпа заулыбалась и разразилась ответными криками:

- Йехо! Йехо!

И тут же мирно разошлась. Совершенно неожиданно для меня. Да и для всего нашего грозного строя.

Я сначала даже глазам своим не поверила, когда увидела спины негров, мирно разбредающихся кто куда.

Однако! А все Яков наш! Как все мы его недооценивали! Совсем молодой юноша, а сколь ловко усмирил диких и свирепых туземцев!

- Михаил, ты что-нибудь понимаешь? – тихонечко спросила я у мужа.

- Пока – нет, но надеюсь, князь разъяснит нам, - почти неслышно, одними губами ответил супруг.

Только сейчас я заметила, как он бледен. Впрочем, как и все остальные. Подозреваю, цвет моего лица тоже не был излишне румяным.

- Как это – разъяснит? – поразилась я. – А он до этого разве не разъяснил?

- До этого нам всем было некогда, радость моя, - сообщил Михаил и попытался улыбнуться напряженными губами.

Получилось не очень. Улыбка вышла вовсе не радостной, больше напоминающей невеселую ухмылку.

- Некогда? Как это – некогда? Так ты, что, выполнял все, что этот мальчишка приказывал, и даже не знал к чему его приказы могут привести? – вытаращила я глаза.

- В бою некогда рассуждать, княгинюшка. Надо или исполнять приказы, или брать командование на себя. А я в этом бою никак командовать не мог! - виновато пояснил великий князь.

Краска постепенно возвращалась на его лицо. Или это он от стыда покраснел?

- А разве это был бой? – удивилась я.

- Конечно! Еще какой бой! Но мы - победили!

- Но как же – бой?.. Где же трупы и вообще кровопролитие?..

- Так ведь это ты, княгинюшка, хотела без кровопролития! – засмеялся супруг. – Твое пожелание и было исполнено! В точности!